Сшитое сердце

– Он вернулся нам на беду, а ты встретил его, как отец в притче встречает блудного сына, – наконец сказала она бесцветным голосом. – Этот человек – твой отец, а не твой сын, и никакой отец не должен заставлять своего ребенка терпеть то, что он заставляет терпеть тебя.

– Не говори так о нем, – мягко ответил Педро. – Он в меня верит, он меня любит. А сын должен повиноваться отцу.

– Ну вот, теперь он и тебя втянул в свое помешательство. Посмотри на свои руки, ты скоро вообще рисовать не сможешь.

– Мои картины стали грубее, но вместе с тем ярче и яростнее. Я прекрасно вижу, что моя боль становится частью моего творения. Последняя картина была так прекрасна, что я едва не убил растоптавшего ее скота. Приходи, когда я в следующий раз буду драться, и ты поймешь.

Анхела и ее птица увидели последний бой, который Педро дал в этом городе. И обе не остались равнодушными к рисунку, к боли двух петухов, к жестокости стоящих вокруг людей, к этому вечному повторению, этому кругу, колесу, хороводу вокруг бойцов. В тот день мальчика поколотили, но он свалил двух мужчин, он их изничтожил.

На земле кровь смешалась с мелом.

Наутро в день отъезда Педро, хромая, сошел по лестнице.

– Мне снилось, что какой-то человек вошел в мой круг, и я дрался с ним до рассвета, не видя его лица, а когда проснулся, оказалось, что я хромаю, как Иаков, – с улыбкой рассказал он Анхеле.

– Я видела вчера, как ты дрался, и твоя картина меня тронула, – в слезах ответила она. – Я не знаю, когда ты вернешься, но ты знай – мы будем ждать тебя.

– Когда моя картина станет совершенной, никто не посмеет ее топтать. В тот день отец поймет, и я вернусь.

На оставшиеся деньги Хосе купил двух мулов и пресловутую деревянную повозку, выкрашенную в красный цвет. На крыше он велел написать огненными буквами: “Хосе Караско, Красный Дракон”. Отец с победной улыбкой стоял посреди двора, готовый тронуться в путь вместе со своим чемпионом, вновь обретенным сыном, из которого он сделает величайшего бойца всех времен.

– Я подумал, что ты должен носить мое имя, старшего сына Караско всегда зовут Хосе! Вы как думаете, девочки?

Девочки никак не думали. Мы молча смотрели, как наш хромой брат выходит за ворота, и Мартирио крепко обняла Клару, словно хотела помешать ей уйти следом за ним.

Благодаря своей черной птице Анхела долго парила над красной повозкой и смогла провожать нашего брата до тех пор, пока он не скрылся за горизонтом. Тогда ворона резко каркнула, прощаясь с ним, полетела обратно и уселась на плечо плачущей хозяйки.

Шедевр

Раны стен нашептывали мне историю нашего брата, ту историю, которую голос Аниты так часто рассказывал нам в темноте до тех пор, пока я не выбрала вечное одиночество и не освободила ее от обета. Педро был нашим любимцем, и вечером во дворе окруженная стульями Анита на несколько минут возвращала нам его живым.

Она всегда начинала с рассказа о Смите, говорила, что видела его потом в городе, он, по обыкновению своему, был пьян и не держался на ногах, но узнал ее. Говорила, что он бросился к ней, чтобы поделиться новостями о Педро, о великом художнике. От него она и узнала, чем закончилась история Красного Дракона и каким образом Смит повстречался с красной повозкой.

Дело было зимой, он осел где-то в глубинке, в гарнизонном городе, набитом легионерами и женщинами легкого поведения. Он бродил с пустыми карманами, рассказывал свою жизнь всякому, кто поставит ему стаканчик-другой, напрашивался на жратву, развлекая славных малых, – и тут наткнулся на шапито Красного Дракона. Следом за легионерами, прихватившими его с собой, он вечером отправился туда и, хотя был пьян, узнал нашего брата. Педро повзрослел, сильно изменился после драк. Смит увидел в нем брата по несчастью, и у него разом пропала охота отлить, чего давно уже хотелось. Педро, одетый в красное, в дурацкий наряд из алых перьев, завершал в центре арены великолепную картину: петухи, показанные в движении, в окружении разноцветных лиц с зыбкими очертаниями, разорванных гримасами, измученных собственными криками, и из ткани этой толпы выплывали два взгляда – два взгляда, устремленных друг на друга в мешанине красок и страданий, два взгляда в этом распадающемся мире, нарисованные бойцом с переломанными пальцами и распухшими глазами, в которого превратился наш брат. Два любящих взгляда, как мост, переброшенный через неистовство игроков.

Человек-монстр, исполин с пустыми глазами, молча ждал на границе этого пространства боя, написанного красным мелом, а наш отец, приставив ко рту рупор, задирал его, кричал, что тот ни за что не решится драться с его сыном, его алым чемпионом, да, израненным, но непобежденным. И Педро, маленький и одинокий в центре своего грандиозного творения, Педро, поглощенный мелом, Педро, в своем жалком ярмарочном наряде, невозмутимо продолжал рисовать.