Сшитое сердце

– Но ведь я уже мать, – после долгой паузы ответила Анита, – я мать всем моим сестрам, я должна вырастить их, прежде чем заводить собственных детей. Если мы поженимся, ты будешь страдать еще сильнее, потому что мы не сможем друг к дружке прикоснуться, пока последняя из моих сестер не выйдет замуж. Когда ты на меня смотришь, мне словно нож в бок втыкают, и мне тоже хочется прикоснуться к тебе. Соледад всего пять лет. Как мы сможем удержаться?

– Если ты так решила, мы будем любиться на словах.

– Если бы я потрогала тебя вот здесь, над губами? Чего бы тебе захотелось?

– Мне захотелось бы большего.

– Больше ласк, больше поцелуев?

– Мне захотелось бы, чтобы ты была рядом голая.

– А когда ты представляешь меня голой рядом с собой?

– Я хочу войти в тебя.

– Вот видишь, мы не сможем ничему помешать, если станем спать вместе, если станем обниматься, я отдамся тебе, и у нас будет куча детей. А я не могу заводить других детей, я не могу так поступить. Я не такая сильная, как ты, я не смогу тащить за собой больше детей. Я слишком рано стала матерью.

– Но я буду рядом, я помогу тебе!..

– Мужчины не понимают, как много весит ребенок.

– До чего же сложная у вас семья! – не переставая улыбаться, вздохнул Хуан.

– Я так тебя желаю, что мне как будто пописать хочется, – шепнула она, одновременно помахав через двор соседке, вышедшей посидеть в тенечке.

– Дурочка, что ты болтаешь?

– Это правда, – смеясь, продолжала она. – Я что-то такое чувствую внизу живота, так и крутит, так и разбирает, а груди прямо лопаются.

– Что ж, если хочешь знать, я не смею пошевелиться из опасения, что через штаны будет видно, как ты на меня действуешь, – расхохотавшись, признался он. – Я бы тебя прямо сейчас завалил за кустами, хоть ты и мать!

– Представь себе, что мы лежим за этим кустом, – куда тебе хочется, чтобы я положила руки?

– Такое вслух не произносят.

– А ты скажи!

– На мой член.

– Они уже там, ласкают тебя. Закрой глаза!

– Прекрати, или я сделаю то же самое!

– А кто тебе мешает? Я приподняла платье. И твои пальцы уже у меня между ног.

– Не только пальцы. Ты ничего не почувствовала?

– Что ж, ты времени не теряешь. Но тогда мне ничего другого не остается, кроме как целовать тебя в губы.

– Твои слова меня ласкают.

– Думаешь, соседки нас видят?

– А что они могут увидеть, кроме смирно сидящей рядком парочки? Кто настолько порочен, чтобы заметить крохотное пятнышко, оно только что проступило у меня на штанах от наслаждения, которое ты мне подарила. А теперь надо подождать, чтобы оно высохло. Нет, не смотри туда, пожалуйста.

– Почему? Тебе стыдно, Хуан Мартинез?

– Выходи за меня замуж, я к тебе не притронусь, честное слово. Я по-настоящему потрогаю тебя только тогда, когда последняя из твоих сестер выйдет замуж.

– В семье Караско легкомысленных обещаний не дают. Слова обладают магической силой.

– Твои сестры станут мне дочками, а твой голос – моим единственным наслаждением. Клянусь тебе. Слово машиниста!

Белая граница

Анита надела подвенечное платье, сшитое для нее матерью, прямое и строгое, без всяких финтифлюшек, простое, но удивительно точно облегавшее ее фигуру. Не пришлось ничего подгонять. Платье было будто сшито прямо на ней. Линия ткани четко очерчивала ее силуэт, обозначая территорию ее тела, но не сдавливая и не стискивая его. Белая граница.

Хуан вошел в церковь под руку со старшей из соседок, а Аниту вел к алтарю Франсуа, один из двух друзей, которых ее будущий муж пригласил на венчание. Союз благословили, и когда губы новобрачных соприкоснулись, всем показалось, что, несмотря на белую кромку, их телам больше не разлепиться. И что плоть их губ слилась навсегда. Отцу Андре пришлось откашляться и ласково взять Хуана за подбородок, чтобы закончился этот бесстыдный поцелуй. Тела расцепились, и молодые супруги забыли, что им надо говорить. А выходя из церкви, им пришлось шепотом обменяться несколькими непристойностями, чтобы утолить желание.

В большом дворе накрыли столы на козлах, и вся маленькая община праздновала до поздней ночи. Хуан ради такого случая нанял гитаристов и духовой оркестр, гости танцевали и пели, а вина было столько, что допьяна упился весь квартал. В нарушение обычая новобрачные не покинули гостей, они всю ночь шептались среди шума свадьбы. Стаканы не пустовали, и даже дети уснули хмельными от вина, смеха и песен. Только Хасан, один из двух друзей и коллег, которых Хуан пригласил на свадьбу, заметил, что молодой машинист не спешит на брачное ложе. Но Хасан был трезвым и неболтливым.

– Ты тоже водишь локомотив? – спросила я, пока он не ушел.

– Нет, для этого надо быть французом.

– Но Хуан – испанец!

– Уже нет! Он стал французом.

– А ты не стал?

– Нет, я не стал. Я по-прежнему араб.

– А я тогда кто?

Хасан попрощался и пошел провожать своего друга Франсуа. Все остальные гости были из нашего двора.

Под утро Хуан и Анита заснули, сидя на стульях, и ни у кого из оставшихся не было сил отнести их в спальню.

Когда в разоренном дворе запел петух, его забросали камнями. После такой ночи всем хотелось покоя.