Стая

Из-за поворота медленно выезжает старенькая машина, потрескивающая двигателем. Я оборачиваюсь и вздергиваю бровь: за целый час здесь ни одной живой души не появилось и вдруг на тебе. Слегка притормаживая, машина приближается к обочине и, наконец, нагоняет, поравнявшись с нами. Попутка останавливается, и пыльное стекло со скрипом опускается.

— Ребятки, вас подбросить?

Стареющий испанец с седой щетиной и загорелым, изрезанным морщинами лицом высовывается к нам и приветливо улыбается. Из машины пахнет табаком, старой обивкой и копченой рыбой.

Вал мрачно смотрит на дорогу впереди и переводит неуверенный взгляд на машину.

— Были бы вам премного благодарны, — неожиданно говорит вампир. Уж я-то думал, что она откажется, но время сейчас и вправду было на вес золота.

— Забирайтесь! — весело говорит испанец.

Мы с Эстер устраиваемся на заднем сиденье. С удовольствием скинув с плеча сумку, я откидываюсь на старую обивку, пахшую машинным маслом, пылью и старостью. Испанец заводит свой драндулет, и машина, оглушительно чихнув мотором, двигается с места.

— Наконец-то не пешком… — шепчу я Эстер на ухо.

— Лишь бы не развалиться по дороге. — Девушка подозрительно окидывает взглядом салон. — Не нравится мне все это.

Мужчина выруливает с обочины обратно на шоссе.

— Куда путь держите? — спрашивает он, весело глядя на Вал.

— Нам нужно на пирс, — коротко отвечает вампир.

— Ого! Рыбачить приехали?

— Вроде того.

— Я это дело очень люблю, — признается испанец. — Только в последнее время никак не могу времени найти. Да и мест здесь рыбных маловато.

— Никогда не поверю, что на побережье мало рыбы! — возражаю я, и Вал бросает на меня суровый взгляд, явно призывавший держать язык за зубами.

— А ты разве не знал? Эти воды признали опасными. — Испанец пожимает плечами, не заметив наших переглядок. — Места знать надо, а их не все знают! Теперь ходить под парусами тут законом запрещено!

— Вот как. — Вал заметно мрачнеет. — Это почему же?

— Остров этот проклятый… уже давно ввели запрет на приближение к нему по воде или воздуху.

— Зачем закрывать и без того необитаемое место?

— Так меры предосторожности, чтобы вандалы туда не совались. — Испанец снова пожимает плечами. — Говорят, там много лет назад стоял лазарет, в котором людей от оспы лечили. Может, пришло время вирусу снова проснуться?

— Так не бывает, — качает головой Вал. — И оспой там много лет никто не занимался.

— А вы откуда знаете?

— Осведомлена.

Водитель искоса смотрит на Рихтенгоф. Потом его черные глаза подпрыгивают на зеркало заднего вида. Ничего не ответив, он продолжает ехать по шоссе, пока, наконец, не сворачивает на проселочную дорогу, ведущую к побережью.

Возвращение на эти берега — словно удар ножом в сердце. Сквозь приоткрытое окно я вдыхаю соленый ветер — запах страха, боли и отчаяния. Морбатор… Я помню, как меня силой посадили на корабль, отправившийся в этот ад. Годы, проведенные в крыле доктора Вудсена, — невыносимый кошмар, непрерывная череда пыток и отвратительных экспериментов над оборотнями. Изуверства, издевательства, унижения. Я помню жгучую боль, беспомощность, нестерпимое чувство одиночества. Были моменты, когда я терял надежду, когда казалось, что свет уже совсем погас. Именно тогда, в этот самый ужасный момент, судьба послала мне Вальтерию Рихтенгоф. Она спасла мне жизнь, вытащила из этого кошмара. Но шрамы, оставленные Морбатором и доктором Вудсеном, останутся со мной навсегда. Они выжжены на моей душе, и ничто не сможет их стереть.

— Давайте-ка остановимся, — хрипло говорит испанец. — Мне покурить надо.

— Как скажете, — говорит Вал. — Давайте только ненадолго.

— А вы торопитесь?

Вампир медлит с ответом. Испанец притормаживает возле обочины и торопливо покидает машину, сжимая в руке белую пачку сигарет. Проводив его усталым взглядом, я потягиваюсь.

— Эстер. — Вал поворачивается и наклоняется к девушке. — Револьвер наготове?

— Да.

— Вы о чем? — непонимающе спрашиваю я.

Эстер слегка откидывается назад, чтобы лучше видеть клетчатую рубашку испанца, отошедшего на приличное расстояние.

— Мы не запрещали ему курить в салоне. — Девушка приподнимается на сиденье. — Понимаешь?

— Может, ему в туалет приспичило, вам-то какое дело. — Разминаю затекшую шею.

Выбросив окурок в сторону, испанец возвращается и, дернув старую дверцу, садится в машину. Дрожащими руками берется за руль, но не может совладать с эмоциями.

— Поехали, — говорит он, и машина резко трогается с места.

Еще минут двадцать мы едем в полной тишине. Напряжение, повисшее в машине, передается и мне. Становится как-то не по себе. Что мы такого сказали, что наш попутчик резко сменил общительность на иголки?

Впереди тянется синеватая линия моря, подернутая белой пеленой. С наслаждением глядя вперед, я не могу сдержать улыбки. Мне и вправду хотелось сюда вернуться, несмотря на то, что некоторые воспоминания приносили боль. Свернув с проселочной дороги, испанец выезжает на песчаную обочину. Резко остановив колымагу, он переводит дыхание, все еще взволнованно хватаясь за руль.

— Все в порядке? — осведомляется Вал.