Важная подробность – в черно-белом «Броненосце Потемкине» впервые появляется цветная деталь – поднятый восставшими красный флаг, раскрашенный Эйзенштейном вручную на сотне кинокопий. Своим внезапным появлением красный флажок производил сильное впечатление на зрителя того времени. Позже Эйзенштейн повторит этот эффект, многократно усиленный цветной вставкой во второй серии фильма «Иван Грозный» – в пляске опричников. Обратим внимание – первый фильм посвящен революции и революционной эпохе и направлен к будущему, тогда как последний идейно противоположен – он о прошлом, он царистский и о царе. Там герой «народ», здесь герой царь. Но однажды найденный удачный способ воздействия одинаково и изобретательно применялся режиссером и там, и там, без всякого учета идейного содержания и моральных критериев. Он изобретал и оттачивал «инструмент» кинематографа, и долгое время не имело большого значения, на каком материале он оттачивается. Очень важно для дальнейшего понимания этой противоречивой натуры: метод и содержание в его творчестве были разнесены так далеко друг от друга, что метод очень быстро стал главенствовать, была бы только представлена возможность применить его к какому угодно содержанию. Свой «Метод», о котором Эйзенштейн написал интересную, литературно яркую книгу, тот «метод», который преподавал студентам ВГИКА и так или иначе затрагивал в многочисленных киноведческих и публицистических статьях, он считал возможным развивать на любом материале. Эйзенштейн не был примитивным циником; скорее от «папеньки» он унаследовал особый эгоцентризм, позволявший прощать своему таланту моральную всеядность. К концу жизни Эйзенштейн, пытаясь объясниться перед потомками, сам удивится этой своей способности[430]
.Примечательно, что в фильме «Октябрь», снятом к десятилетнему юбилею революции, Сталина нет, но нет в нем и Троцкого. Если последнее не очень удивляет, то отсутствие Сталина вызывает вопросы. В годы, когда снимался этот фильм, еще не всем был понятен финал схватки между сталинистами и троцкистской оппозицией. Есть основания предполагать, что первоначально сценарий был как-то связан со знаменитой репортерской книгой американца Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», посвященной событиям Октября 1917 г. Проект фильма первоначально так и назывался. К проекту был приложен список художественной и мемуарной литературы, которую режиссер должен был освоить. Вскоре появился и профессиональный историк А.В. Ефимов, который предложил свою разноплановую разработку, охватывающую не только период вооруженного восстания в Петрограде, но и полулегендарные события Гражданской войны, прокатившиеся по ряду городов и областей России[431]
. В конечном счете все ограничилось «Октябрем» 1917 г. Но когда Эйзенштейн в начале 30-х гг. отправится в турне по Европе и США, он вместо названия «Октябрь» будет называть свой очередной выдающийся фильм «Десять дней, которые потрясли мир». В книге Джона Рида все руководители Октябрьского переворота и их деяния были показаны с документальной точностью, но Сталина автор (т. е. Рид) не упомянул ни разу, т. к. тот в революционных событиях не участвовал. За это книга Рида вскоре была запрещена. О влиянии репортерской книги Рида на раннее творчество режиссера малоизвестно, но для меня оно очевидно, поскольку все построения этого фильма (как и предыдущих) прямо следуют методу монтажа репортерских записей и помет, сделанных очевидцем с места событий. Эйзенштейн делал то же самое с помощью кинокамеры, с той лишь существенной разницей, что он монтировал как хроникер не документальные кадры, а постановочные, которые сам же предварительно снимал. Так рождалась блистательная имитация под историческую достоверность, которую Эйзенштейн предлагал новому миру как новое орудие пропаганды. Эйзенштейн, как никто, понимал, что благодаря его искусству рождается новое средство мифологизации действительности и манипулирования сознанием людей. Конечно, это же понимали еще со времен пропагандистских и Гражданской войн руководители нового государства, включая Сталина. Но Сталин уже тогда почуял в методе Эйзенштейна нечто особенное, для него крайне важное – способ скорректировать прошлое, имитируя его не только в научной или художественной форме, но и более объемно и эмоционально, в «оживших» до реальности картинках на экране.Еще не вполне осознавая ограниченные возможности кино, длительности экранного времени и зрительских способностей, Эйзенштейн планировал свои первые фильмы как многосерийные исторические эпопеи, чем-то напоминающие современные телесериалы. Так, фильм «Стачка» должен был стать одним из семи фильмов, посвященных истории партии от начала подпольной работы в XIX в. и до «диктатуры пролетариата». «Броненосец Потемкин» первоначально был частью огромной революционной эпопеи «1905 г.». «Октябрь» предполагал очередную обширную серию, охватывающую события в стране до 1921 г. В архиве Эйзенштейна частично сохранились режиссёрские сценарии этих задумок.