Сталин, Иван Грозный и другие

Мы лично опасаемся, что через год-другой недоучившийся в грузинской семинарии Иосиф Джугашвили (Сталин) не удовлетворится званием мирового философа и потребует по примеру Навуходоносора, чтобы его считали, по крайней мере, «священным быком»[474]. Быком не быком, но считать себя «Отцом народов», «Гением всех времен», знатоком литературы, истории, философии, киноискусства и много еще чего Сталин действительно потребовал. И никто ничего не мог и не пытался сделать. Не знаю, попала ли к Эйзенштейну эта листовка, и как он на нее отреагировал, но через несколько месяцев, к началу 1935 г., его профессиональные и политические взгляды заметно поменялись. Выступая на Первом всесоюзном совещании творческих работников советской кинематографии, он заявил: «Начинается наша кинематография со стихийно-массового «протагониста», с героя-массы. Затем, к завершению своего первого пятнадцатилетия, стихийно-массовый стиль первого периода начинает индивидуализироваться на экране серией отдельных образов, отдельных фигур». Иначе говоря, Эйзенштейн признал в качестве советского героя того самого Борковского «Луку» и, подчинившись новой установке, отвернулся от героического революционного «класса», как пройденного этапа. А в конце того же года, он, возможно, в первый раз попробовал свой голос в хоре гимнопевцев вождя. Попробовал, может быть, вынужденно, т. к. только что были запрещены съемки первого варианта его первого звукового фильма «Бежин луг». Напомню, в эти же годы Ал. Толстой и многие иные литераторы и деятели культуры вовсю прославляли мнимые подвиги и людоедские достижения Сталина. В декабре 1935 г., читая лекцию во ВГИКе, Эйзенштейн произнес перед студентами совсем необязательную с точки зрения логики тираду, содержащую малоудачное сравнение, и все по поводу величайшей «гениальности» вождя: «Был момент, когда мы говорили: «Техника решает все», а затем есть момент, когда мы говорим: «Кадры решают все». Но гениальность того человека, который на определенном этапе говорит, что «техника решает все», а на другом этапе говорит, что «кадры решают все», сталинская гениальность, всеобъемлюща, и если он в одном случае делает упор на одну часть, то это не значит, что другая часть в загоне. А у театральных мастеров или у наших гениев в области искусства нет такой всеобъемлющей силы, и они понимали бы лозунг «кадры решают все», – и больше ничего»[475]. Лозунги Сталина о технике и кадрах были широко известны, а поскольку все лекции конспектировались стенографистками, в том числе студентами, приносившими их для просмотра в партком ВГИКа, то автор, похоже, произносил подобные «изречения» совсем не из дежурных соображений, а с умыслом[476]. Эти слова сигнализировали, что мастер готов был снова включиться в творческий процесс на любых условиях, которые бы ему предложили, и с любой тематикой. Да, собственно, он был готов к этому давно, а в данный момент надо было заслужить прощение человека власти, который, как строгий «папенька», наказывал его за проступок. Он готов был включиться в дежурное славословие вождя и в реальные унижения, только бы даровали возможность творить кино на любую тему и с любыми героями. А вокруг все быстрее и быстрее разрушался человеческий мир, переворачивались с ног на голову и рассыпались в прах тысячелетние библейские заповеди, христианские устои, европейский гуманизм.