Сталин, Иван Грозный и другие

1. С. Эйзенштейн вот уже более полутора лет как ставит фильм из колхозной жизни «Бежин луг»… Однако у нас находятся либеральные меценаты, которые буквально смотрят Эйзенштейну в рот и знают только одно – захваливать всякую его даже явную даже ошибочную работу», сообщил, что Эйзенштейн совершил политически недостойный поступок, обратившись за поддержкой к заморской знаменитости, гостившей в Москве, т. е. к писателю Леону Фейхтвангеру, которому показали отдельные куски работы, от чего тот пришел в восторг. Шумяцкий просил товарищей рассмотреть этот вопиющий случай в ЦК[486]. К чести Фейхтвангера надо отметить, что он откликался на любую просьбу о помощи, пока гостил в Москве. Он отлично понимал, что происходит с советским «Лже-Нероном», хотя и написал по его заказу двусмысленную книгу «Москва. 1937 г.». Кляуза Шумяцкого – случай, конечно, особый, значит, своей власти у руководителя кинематографии расправиться с Эйзенштейном не было. Ровно через месяц после просмотра Сталиным сырого материала так и не доснятого фильма Политбюро ЦК ВКП(б) вынесло категорическое постановление:

«1). Запретить эту постановку в виду антихудожественности и явной политической несостоятельности фильма.

2). Указать т. Шумяцкому на недопустимость пуска киностудиями в производство фильмов, как в данном случае, без предварительного утверждения им точного сценария и диалогов…

4). Обязать т. Шумяцкого разъяснить настоящее постановление творческим работникам кино, а на виновников столь длительной затяжки с запрещением этой ошибочной постановки наложить административное взыскание»[487].

Не оставляет ощущение, что вся история с запретом «Бежиного луга» была спланирована специально для того, чтобы поставить под еще более жесткий контроль советский кинематограф в целом, введя предварительную цензуру на стадиях литературного и режиссерского сценариев. На самом деле предварительная цензура уже давно практиковалась не только со стороны Управления по делам кинематографии, ею обязали заниматься и всех членов Политбюро лично, некоторых членов ЦК, а верховным цензором, выносившим приговор окончательно, Сталин назначил себя сам. В его архиве и в фонде ЦК ВКП(б) и сейчас хранится десяток сценариев с его пометами и рецензиями как осуществлённых, так и не отснятых кинофильмов.

Через месяц Шумяцкий опять напомнил о себе и деле Эйзенштейна, правда, напомнил не Сталину, а второму человеку после него, В. Молотову: «Запрещение постановочных работ по фильму «Бежин луг» встречено определенными элементами, не разделяющими линии партии в вопросах искусства, буквально со звериной злобой. Не рискуя открыто выступать против решения ЦК, они мобилизуют все силы, чтобы дискредитировать это решение путем клеветы на нас – проводников этого решения». Информатор сообщал, что сторонники Эйзенштейна засели в Союзе писателей СССР, они тайно собираются для того, чтобы выработать линию защиты режиссера, что его поддержал писатель Фейхтвангер и ряд партийных деятелей, которые выступили в защиту запрещенного фильма и «используют свое положение партийных работников для того, чтобы дать всей групповщине Эйзенштейна орудие политического шельмования нас – партийцев кино, проводящих линию партии в вопросе об антисоветской постановке Эйзенштейна»[488]. Эйзенштейн прямо назван антисоветчиком, этим Шумяцкий подталкивал руководство к физическому уничтожению мастера советского кино. Сталин не любил, когда на него оказывалось давление, даже «из благих» побуждений. Но еще тщательнее он отслеживал любой коллективный «бунт на коленях», в данном случае попытку группы творческих работников защитить своего коллегу от произвола бюрократии.