Все бы ничего, если бы Эйзенштейн подошел к своей работе, как к воплощению в очередном художественном кинопроизведении реалий, отчасти навеянных историческими событиями. Но перед ним была точно обозначена задача – очистить образ царя, его опричников, а значит и Малюты Скуратова, Басмановых и других известных насильников и убийц от клеветы «либералов», т. е. князя Курбского, русских провинциальных летописцев, иностранных очевидцев разных мастей и «буржуазных», сиречь известных отечественных историков XVIII-ХХ вв. Виппер решал эту задачу, сначала восхитившись Грозным, как сильной личностью, а затем ловко препарируя воспоминания негодяя Штадена, циничные откровения которого, конечно, облегчали историку задачу. К этому следует добавить литературный дар, восполнивший недостаточную проработанность источников, а то и полное их отсутствие в арсенале историка. Толстой же, глубоко не вторгаясь в дебри исторических знаний, пытался решать задачу «реабилитации Грозного» драматургическими и литературными приемами. Что из этого вышло, мы уже знаем. А Эйзенштейн пошел своим путем: дорогою дилетанта, примерившего на себя личину профессионального историка. Представить себе нечто подобное в дореволюционной российской или в западноевропейской историографии почти невозможно, настолько был высок авторитет исторической науки. В России все изменилось с приходом большевиков и их тотальной идеологии марксизма-ленинизма и исторического материализма, а в Европе – с идеологией фашизма и нацизма с очень похожими культами героев и толпы (масс, рас, классов). И там и там под идеологию подстилали исторические знания, подкупали и запугивали податливых историков, археологов, этнографов, а вождь и фюрер все чаще навязывали свои псевдоисторические установки науке и обществу, с замахом на все человечество. У нас царственным злодеем считался Иван IV, у них в Италии Нерон, Калигула и др., в Германии кровавый покоритель саксов Шарлемань (Карл Великий). Народы жили с этими оценками веками, и вырабатывались они веками на основе неоспоримых исторических фактов и источников, а главное, христианской (ставшей общечеловеческой) морали. Но вождь, дуче и фюрер почуяли нечто близкое, и царь стал прогрессивным, несмотря на то, что при нем целые улицы в Москве стояли обезлюдившими, а население от Клина до Великого Новгорода включительно было наполовину вырезано. Итогом его правления стало Смутное время и гибель династии. Нерон оказался несправедливо оклеветан христианами, которых в цирке по его приказу на потеху терзали дикими зверями, а Карл Великий стал первым объединителем арийской Европы, хотя добился он этого мечом и огнем и на недолгие годы. О других преступлениях «героев» нет места и охоты писать. ХХ в. – век ложных тоталитарных исторических моделей, век произвола политиков-дилетантов, страдающих историоманией. Историомания – диагноз Нового времени.