Сталин. Мой товарищ и наставник

Когда напуганный до смерти царь издал свой Октябрьский манифест^[123], который годился только для того, чтобы им подтереться, меньшевики сразу же начали кричать о «победе», о том, что в России «самодержавия больше нет», что борьбу надо прекращать. Неграмотные люди слышали слова: «манифест», «Дума», «свобода» – и думали, что самодержавие действительно исчезло, что царь сам его уничтожил. Как бы не так! Нам приходилось разъяснять народу, что самодержавие никуда не делось, что оно просто надело на себя маску конституционной монархии, что говорить о победе можно будет только тогда, когда установится наша рабочая власть.

Помню митинг в Тифлисе, который почтил своим присутствием сам Ной Рамишвили^[124].

– Поздравляю вас с победой, товарищи! – так начал он свое выступление. – Мы победили! Мы получили ту свободу, за которую боролись! Пора складывать оружие!

И дальше продолжал в том же духе, долго говорил. Митинг был большим, на нем присутствовало около 20 тысяч народу. Многие кричали «ура» Рамишвили и другим меньшевикам, аплодировали им. Когда меньшевики высказались, выступил Сталин. В отличие от долгого словоблудия меньшевиков его речь была короткой.

– Вы как будто в театр пришли, – начал он, – только и делаете, что аплодируете, не понимая, чему вы аплодируете. Слушайте, что вам говорят! Думайте! Учитесь отличать революционера от предателя! «Долой оружие» означает «долой революцию», потому что никакая революция без оружия победить не может! Тот, кто говорит «долой оружие», не революционер, враг революции! Пока в Петербурге сидит царь, а в Тифлисе его наместник^[125], самодержавие не исчезло. Оно само не исчезнет, его надо сбросить вооруженным восстанием. Знаете, что нам нужно для победы? Для этого нам нужны три вещи: вооружение, еще раз вооружение и еще и еще раз вооружение!^[126]

Меньшевиков больше на том митинге не слушали.

К тому времени мы с меньшевиками только формально считались однопартийцами, принадлежавшими к разным партиям. На самом деле мы были врагами и встречались только для того, чтобы вести ожесточенные дискуссии. После выхода Октябрьского манифеста меньшевики окончательно предали дело социализма и превратились в царских холуев. Когда в ноябре 1905 года в Тифлисе собралась партийная конференция^[127], меньшевики каким-то образом прознали об этом и выдали первоначальное место ее проведения полиции. Мы узнали об этом через наших осведомителей в полиции и изменили место.

Когда я пишу о наших осведомителях в полиции, у людей, незнакомых с делом, может сложиться впечатление, будто среди полицейских были такие, кто нам сочувствовал и помогал нам по велению своей совести. Нет! Если у человека была совесть, то он не шел служить в полицию. Если вдруг у полицейского просыпалась совесть, то первым делом он уходил с этой собачьей службы. Нет, все наши осведомители работали за деньги. Мы им платили, они нас информировали. Каждый осведомитель получал ежемесячную плату и еще сверх этого за особо важные сведения. Даже во время восстания полицейские продолжали передавать нам сведения. Деньги для этой публики заменяли присягу и верность.

Когда началось восстание, все мы испытывали невероятную радость. Свершилось! Сбылась наша мечта! Настал тот час, которого мы ждали долгие годы! Когда мне сказали, что Сталин хочет встретиться со мной по важному делу, я был уверен, что речь пойдет о каком-то боевом поручении. Но Сталин сказал:

– Камо, нам срочно нужна еще одна типография, чтобы печатать «Кавказский рабочий листок»^[128]. Нам нужна ежедневная газета, которая станет освещать нашу борьбу.

У меня был на примете подходящий дом в Сололаках на Вельяминовской улице^[129]. Машину и все, что было нужно, мы взяли в типографии Кутателадзе, владелец которой сочувствовал нашей борьбе. Были некоторые капиталисты, которых совесть побуждала помогать нам.

В декабре 1905 года меня, раненого, арестовали и посадили в Метехи^[130]. Там в то время творилось нечто невообразимое. В камерах содержалось столько арестантов, что негде было присесть. Надзиратели от страха перед революцией всячески зверствовали. Бежать, бежать! На воле столько дел! Восстание не достигло своей цели, но это еще не значит, что мы проиграли. Мне очень не нравится, когда 1905 год называют «репетицией Октябрьской революции». Мы не репетировали, мы сражались, чтобы победить!

На третий день моего пребывания в тюрьме ко мне подошел молодой грузин.

– Меня зовут Сандро Шаншиашвили^[131], – сказал он. – Я – ученик аптекаря Рухадзе. Вы можете назваться моим именем для того, чтобы вас выпустили. Меня арестовали случайно, у полиции на меня ничего нет.

В тюрьмах всегда было много провокаторов, поэтому я ответил:

– Не понимаю, о чем вы говорите, господин Шаншиашвили. Меня и без вас должны отпустить, ведь я случайно попал в тюрьму. Шел домой, как вдруг налетели казаки и схватили меня. Я ничего не делал, скоро разберутся и выпустят меня.

Шаншиашвили понимающе улыбнулся и сказал: