Сталин. Мой товарищ и наставник

– Войной с японцами дело не закончится, – сказал мне в тот день Сталин. – Грядет большая война между империалистами. Им мир стал тесен, каждый хочет править, не считаясь с другими. Очень скоро Англия и Франция начнут воевать с Германией и Австро-Венгрией. Непонятно, на чьей стороне выступит Россия, но для нас это не имеет значения. Значение имеет то, что эта война станет крахом самодержавия.

Никто из нас тогда всерьез не задумывался о мировой войне, а Сталин уже все предугадал. Он умеет смотреть вперед так далеко, как никто не умеет.

– Мы должны подготовиться к этой войне. В первую очередь, Камо, сейчас нам нужны деньги. Много денег. В декабре я был в Таммерфорсе^[136] на партийной конференции^[137] и познакомился с Лениным. Он просил меня как можно скорее достать сто тысяч на партийные нужды.

У меня уже давно были свои люди в банках, на почте и в казначействе, которые сообщали мне о перемещениях крупных сумм денег. Деньги легче всего взять при перевозке. Сколь велика ни была бы охрана, она все равно меньше той, что в банке, и взломать дверцу кареты гораздо легче, чем банковское хранилище. На сбор сведений у меня ушло около недели, после чего я начал готовиться сразу к двум «эксам» – в Кутаисе и на Коджорском тракте. Оба «экса» прошли хорошо, только вот денег было взято меньше, чем я рассчитывал, – в общей сложности около сорока тысяч. Не хватало шестидесяти, и в ближайшее время взять их было неоткуда. Пришлось нам с товарищами устроить несколько небольших «эксов» в Тифлисе. Это было довольно опасно, поскольку полиция в то время проявляла невероятную бдительность. Мы решили, что проведем все «эксы» в один день, один за другим, чтобы привести полицию в замешательство.

Под видом князя Геловани (этих Геловани было что собак на базаре, а стало одним больше) я снял роскошную квартиру на Головинском проспекте, которая на время стала пристанищем для всей моей боевой группы. Девушки исполняли роль служанок, а парни – собутыльников князя. Нам следовало быть вне подозрений, поэтому мы вели себя соответствующим образом – кутили, буянили, горланили по ночам песни. Домовладельцу, который приходил нас увещевать, я сначала грозился отрезать уши, а затем сажал его за стол, давал в руки двухштофовый^[138] рог и начинал провозглашать тосты. В общем, вел себя как настоящий благородный князь. Привлекать к себе слишком много внимания – это все равно что не привлекать его вовсе.

В назначенный день мы хорошенько встряхнули весь Тифлис, начав с Эриванской площади, где мы взяли кассу городского ломбарда, и закончив кассой общества взаимного кредита^[139]. Между «эксами» в среднем проходило от сорока минут до часа. Мы взяли семьдесят две тысячи. Вечером князь Геловани дал у себя на квартире пир в честь своего друга князя Цулукидзе, которым был мой помощник Елисо Ломидзе. Кутеж продолжался до утра, а утром князья поехали на вокзал, провожать друг друга. Князь Цулукидзе отбывал домой в Кутаис, а князь Геловани – в Петербург. Князья, окруженные приятелями и веселыми девицами, не вызвали на вокзале подозрения.

Я беспрепятственно доехал до Финляндии, познакомился с Лениным и вернулся обратно в Тифлис. Знакомство с Лениным произвело на меня огромное впечатление. Я столько слышал о нем, читал его статьи, восхищался его умом, и вот этот великий человек сидит напротив меня и разговаривает со мной запросто, как с товарищем. Мы пили чай и говорили обо всем – о нашем деле, о работе на Кавказе, о том, что ждет Россию впереди. Ленин дал мне следующие поручения: добыть еще денег, организовать на них закупку оружия за границей, а также организовать на Кавказе производство новых мощных бомб, которые вскоре в нашем кругу стали называться «столыпинками», поскольку впервые они были испытаны в деле при нападении на дачу Столыпина^[140].

– Время мирных демонстраций прошло, – сказал мне Ленин. – Теперь нужно выходить на улицу с бомбами^[141] и винтовками.

Вскоре после возвращения в Тифлис я снова уехал в Петербург под именем князя Дадиани. Столичная полиция не испытывала такого пиетета к князьям, как тифлисская, в ней служили куда более умные люди, и вообще порядки в Петербурге были более строгими, поэтому я использовал для конспирации не выдуманное имя, а настоящее – князя Николая Дадиани (младшего)^[142]. Николай, которого вся Грузия знала как Коку, был кутилой и игроком. При жизни его отца^[143] Кока не имел возможности гулять на широкую ногу, но после того, как старый князь умер, пустился во все тяжкие и очень скоро, за каких-то три года, промотал отцовское наследство. Я на правах старого знакомого арендовал у Коки его имя вместе с документами и кое-какими семейными драгоценностями. На время моего отсутствия Кока обязался безвыходно сидеть дома. Просьба ко мне у него была всего одна – не посрамить честь рода Дадиани.

– Не беспокойся, князь, – заверил его я, – не посрамлю, стану сорить деньгами налево и направо.