Сталин. Мой товарищ и наставник

Городовые привели Дато в участок и стали обвинять в подстрекательстве к бунту. Дато ни к какому бунту не подстрекал, просто сказал: «Что вы делаете? Разве так можно?» – но городовых было двое против него одного, и они вместе с приставом явно хотели заработать на нем легкие деньги. Дато попросил разрешения отправить записку своему двоюродному брату. Ему разрешили. Под видом брата в полицию с фальшивым паспортом Дато явился я. Освобождение Дато обошлось мне в сто пятьдесят рублей. По двадцать пять рублей пришлось дать городовым и сотню взял пристав. По меркам 1904 года за такое «преступление» это была неслыханная взятка. Но военное положение увеличило аппетиты полиции.

– Нельзя так, Дато! – ругал его я, когда мы ехали домой. – Зачем лезешь на рожон?! Ты на нелегальном положении, вдобавок завтра у нас важнейшее дело и заменить тебя я никем бы не смог! Понятно, что старуху жалко, но надо было мимо пройти! Мы же для всех стараемся, и для нее тоже. Победим, разгоним царскую полицию ко всем чертям и организуем свою, рабочую, которая всем старухам «майрик-джан»^[155] говорить станет! Это хорошо, что пристав оказался жадным дураком и больше смотрел на деньги, которые я ему дал, чем на твой паспорт!

– Я хотел мимо пройти, да не смог! – оправдывался Дато. – Видел бы ты эту старуху!

Проходить мимо творимого властями произвола было, пожалуй, самым трудным во всей конспиративной деятельности. У меня самого много раз чесались руки, когда я видел, как эти сволочи издеваются над людьми, особенно над пожилыми. Однажды в безлюдном переулке, около одной из наших конспиративных квартир, я вырвал нагайку у казака, хлеставшего ею пожилого крестьянина. Казак потянул из ножен шашку, но я не стал дожидаться, пока он ее достанет, и хлестнул лошадь нагайкой по морде. Лошадь встала на дыбы, казак вылетел из седла, а я подхватил старика, и мы быстро ушли через дворы.

Сталин после того, как восстание было подавлено, сказал мне:

– Смотри, Камо, как свирепствует полиция. Совсем распоясались эти негодяи! А я помню, как некоторые наши товарищи говорили: «Не надо лишней крови, если полицейские бросают оружие, то не надо их убивать». Они тогда побросали оружие со страху, а теперь снова его взяли. Нет, в следующий раз мы будем беспощадными к нашим врагам! У русских есть хорошая пословица: «Горбатого только могила исправит». Вот и полицейского тоже только могила может исправить.

Утром в день «экса» Сталин приехал к нам в жандармском мундире. Я в очередной раз оценил, как он умеет перевоплощаться. У него не только осанка с походкой изменились, но и взгляд стал жандармским. Если бы я не был с ним знаком, то принял бы его за настоящего жандарма, а у меня на эту публику взгляд наметанный. Сталин оглядел нас и еще раз напомнил каждому, что он должен делать. Мне сказал:

– Камо, держись посвободнее. Ты офицер, капитан, а не сопливый юнкер, чтобы в струнку тянуться. Тем более, ты не на службе, сидишь в фаэтоне, девушку ждешь.

Наших девушек, Александру Дарахвелидзе и Анету Сулаквелидзе, которые должны были изображать случайно встретившихся на площади подруг, Сталин попросил изобразить, как они станут разговаривать. Послушал немного и сказал:

– По-русски, только по-русски говорите, не переходите на грузинский, чтобы все понимали, о чем вы говорите. Хихикайте почаще и немножко французских слов в речь вставляйте – «мерси», например, или «тре бьен». Если кто-то из офицеров с вами заигрывать начнет, не возмущайтесь, а отвечайте.

Девушки должны были стоять возле штаба. Там останавливаться не разрешалось, сразу прогоняли, но мы решили, что двух молодых красоток из галантности прогонять не станут, и не ошиблись. Двое наших товарищей – Котэ Цинцадзе и Пация Галдава, караулили возле почты, чтобы дать нам знак. Еще двое, наш резервный отряд, Нодар Ломинадзе и Бесо Голенидзе засели в кондитерской Саакянца на Сололакской. У них была двойная задача. Если мы брали деньги, они отвлекали полицию, чтобы дать нам возможность скрыться. Если бы у нас ничего не получилось, Нодар с Бесо должны были бы предпринять еще одну попытку. Я снабдил их мощными бомбами.

– Только не бросайтесь в драку сразу, как только услышите взрывы! – несколько раз повторили им Сталин и я. – Вы не должны привлекать к себе внимания до тех пор, пока не придет ваш час. Вы – резерв!

Парни были горячие, отважные, я немного беспокоился, но они все сделали правильно. Когда я с деньгами уехал в сторону Головинского проспекта, они выскочили из кондитерской и стали громко кричать, показывая в сторону Ртищевской:

– Туда, туда они поехали! Двое мужчин в черных чохах на фаэтоне!

Для этого «экса» пришлось изготовить четырнадцать бомб, бросили мы восемь. Владелец кондитерской Карапет Саакянц был одним из немногих, кто искренне сочувствовал нашему делу. Правда, он не знал, зачем именно парни сидят в его кондитерской.