Я приехал на площадь в начале десятого. Моим фаэтоном правил Гиго Матиашвили, удивительно хладнокровный человек. У него можно было стрелять над ухом из револьвера – он даже не вздрогнет. Все члены моей группы были хладнокровными и храбрыми, но Гиго выделялся на общем фоне. Он очень хотел бросать бомбу, но я усадил его на фаэтон.
Сталин уже прогуливался по площади, время от времени поглядывая на часы. Часы у него были со встроенным в крышку зеркалом. Очень удобно для того, чтобы смотреть назад, не оборачиваясь. Фаэтоном, на котором он приехал, правил Илико Чичиашвили, самый лучший стрелок из всей нашей группы. Я настоял на том, чтобы именно Илико сопровождал Сталина, и просил Илико не столько смотреть за «эксом», сколько охранять Сталина.
– Смотри, Илико, головой мне отвечаешь за товарища Сосо, – сказал ему я. – Те деньги, которые мы собираемся взять, не стоят ничего перед его жизнью. Если с ним что-то случится, никто его не заменит.
Я нисколько не преувеличивал. Много хороших организаторов было среди кавказских большевиков, но ни один из них не мог сравниться со Сталиным. Так же, как никто не может сравниться с Лениным. Иосифу в 1907 году не было еще и тридцати лет, но его авторитет признавали все. Даже меньшевики, всячески поносившие большевиков, уважали его. Уважали и боялись, избегали вступать с ним в дискуссии, потому что знали, что он разобьет их. Сталин все знал, все предвидел, обо всем помнил… Скажу честно, что, зная его много лет, я не представляю, как один человек может делать такую работу, и делать ее столь блестяще. Двумя революционерами я восхищаюсь – Лениным и Сталиным, не просто уважаю и ценю их, а именно восхищаюсь ими, их мудростью, их прозорливостью, их способностью держать в уме столько всего, отчего моя голова, наверное бы, раскололась. Эти люди – истинные гении революции, и оба они, при всех своих достоинствах, невероятно скромны.
Следом за мной появились остальные товарищи и заняли свои места. Купрашвили и Чиабришвили были одеты в щегольские костюмы, они остались на площади. Другие парни оделись как авлабарские приказчики, только не в повседневное, а в праздничное. Они засели в ресторане «Тилипучури».
Мы не знали точно, в котором часу повезут деньги, но знали, что их повезут с утра. Об этом сказал наш человек на почте. В половине одиннадцатого через площадь на фаэтоне проехали Цинцадзе и Галдава. Изображая гуляку, который пьян с самого утра, Котэ громко, на всю площадь, горланил песню. Это означало, что деньги уже везут. Пация, встретившись со мной взглядом, показала два оттопыренных пальца. Это означало, что фаэтонов два, один с деньгами, а другой с охраной. Этого я и ожидал. Такую огромную сумму не повезут под охраной двух солдат.
После того как фаэтон с Котэ и Пацией свернул на Вельяминовскую, Дато Чиабришвили вызвал из ресторана сидевших там товарищей. Мы приготовились действовать. Котэ с Пацией вышли из фаэтона и встали на углу Вельяминовской. Котэ звал Пацию в ресторан, а она уговаривала его ехать домой и проспаться. Котэ должен был бросить бомбу на другом конце площади, чтобы вызвать суматоху и отвлечь внимание от фаэтона с деньгами. После этого они с Пацией должны были действовать по обстоятельствам. Мы подготовились очень хорошо. Ни в одном моем «эксе» не участвовало сразу столько товарищей. Дело того стоило – целых двести пятьдесят тысяч!
– Здесь стоять нельзя! Проходите! – вдруг услышал я голос Сталина. – Военное положение! Проходите!
Он прогонял гимназистов, которые стояли возле дома Общества взаимного кредита, мимо которого должны были проехать фаэтоны, чтобы затем свернуть на Сололакскую. Прогонял, чтобы они случайно не пострадали во время «экса». Я еще удивился, что здесь делают гимназисты в то время, когда им положено быть в гимназии?
Деньги везли под двойной охраной. На втором фаэтоне сидели стражники, а впереди и по бокам ехали казаки, пятеро. Казаки представляли наибольшую опасность, но мы надеялись, что от взрывов лошади испугаются и сбросят седоков.
«Экс» удался благодаря предусмотрительности Сталина, который продумал все возможные варианты развития событий. Сам я был уверен, что бомба, брошенная под фаэтон с деньгами, непременно его остановит, или убьет хотя бы одну из лошадей, или повредит колеса, а скорее всего, сделает и то и другое. Но Сталин поручил Бачуа Купрашвили остановить лошадей в том случае, если первая бомба не причинит ни им, ни фаэтону никакого вреда. Эта предусмотрительность оказалась кстати. Первая бомба только разметала в стороны тех, кто сидел в фаэтоне. Испуганные лошади понеслись к Солдатскому базару, но Купрашвили остановил их, бросив еще одну бомбу. Бросать пришлось на бегу, Купрашвили оглушило брошенной бомбой, но его спас Сталин – втащил в свой фаэтон и увез с площади. Когда фаэтон остановился, Чиабришвили схватил мешок с деньгами и бросил его в мой фаэтон. Гиго тут же хлестнул лошадей, и мы понеслись по Дворцовой к проспекту. На то, как мы уехали с площади, никто не обратил внимания, потому что там шума было больше, чем на базаре.