Сталин. Мой товарищ и наставник

– Задал он им перцу! – говорил Ленин, имея в виду либералов с кадетами^[163]. – Как хорошо, как точно, как ясно написано!

Я много рассказывал Владимиру Ильичу о бакинской стачке 1904 года и о распрях между татарами и армянами. Однажды сказал:

– Нас, армян, на Кавказе считают прирожденными социалистами, потому что в душе каждого армянина есть жажда справедливости.

– Разве Манташев тоже социалист? – тут же спросил меня Ленин. – Тогда почему у него рабочие бастуют? Или братья Гукасовы, о которых вы мне рассказывали, тоже социалисты?

– Кровопийцы они, а не социалисты, – ответил я, смутившись.

– То-то же! – Ленин в шутку погрозил мне пальцем. – Жаждут справедливости угнетенные массы всех национальностей, а богачам, кем бы они ни были, справедливость не нужна, у них и так есть все, что душе угодно.

Если Ленин уважает человека, то замечание ему делает мягко, часто в шутливой форме.

Иногда Ленин просил меня:

– Камо, расскажите, пожалуйста, что-нибудь веселое.

Я рассказывал. Веселого в моей жизни много было. Особенно понравился Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне рассказ о том, как в 1906 году я два дня скрывался в гинекологической лечебнице доктора Шах-Паронянца на Ртищевской. Невозможно было предположить, что полицейские средь бела дня вломятся в такое место и устроят там обыск. Но доктор успел дать мне женскую татарскую одежду и выпустил меня на улицу на глазах у полиции. Заглядывать под чачван^[164] полицейские не рискнули, потому что это могло вызвать волнения среди татар – по какому праву вы бесчестите наших женщин? Проходя мимо полицейских, я не отказал себе в удовольствии осыпать их проклятиями на турецком^[165] языке. Голос я умею менять очень хорошо, когда-то специально учился этому. Говорить так звонко, как юная девушка, я, разумеется, не могу, но, как старуха, могу.

В Куоккале меня готовили к предстоящей работе за границей. Мне предстояло побывать в Париже, Вене, Берлине и некоторых других городах. Скажу честно, что после неудачи с доставкой оружия из Варны я не надеялся на то, что мне когда-нибудь доверят еще что-то подобное. Я тяжело переживал эту неудачу, считая себя виноватым, и даже удачный «экс» не уменьшил моих переживаний. То и дело думал: «Эх, вот бы нам те винтовки…» Только сейчас, после того как революция победила, я перестал переживать.

Но мне доверили, и я начал готовиться. Очень много ценных советов дали мне Ленин и Красин. Я словно окончил в Куоккале конспиративный большевистский университет.

– Вы эти деньги добыли, вам их и тратить! – шутил Ленин.

На большую часть денег, взятых во время «экса», мне с товарищами предстояло закупить оружие и доставить его в Россию морем через Одессу. Доставка в Батум и Поти исключалась из-за временно усилившегося влияния меньшевиков в Грузии. Эти предатели непременно выдали бы оружие и тех, кто его доставлял, властям. Я дал себе слово, что в этот раз непременно выполню поручение. Учту все мелочи, наизнанку вывернусь, но оправдаю доверие товарищей, и в первую очередь доверие Ленина. Документы мне сделали замечательные. По ним я был австрийским подданным, страховым агентом. Паспорт был не поддельным, а настоящим, выданным австрийским^[166] консулом в Тифлисе.

Вместе с паспортом мне привезли письма от Сталина и от моей сестры Джаваир. «Тебе поручено важное дело, Камо, и я уверен, что ты с ним справишься, – писал мне Сталин. – Делай свое дело, а мы здесь будем делать свое. Самодержавие уже дало глубокую трещину. Скоро ему придет конец».

«Вот какой человек! – подумал я с восхищением и признательностью. – Живет сейчас в Баку, ведет труднейшую работу, а все же нашел время, чтобы написать мне ободряющее письмо. Понимает, что после той неудачи я буду особенно рад такому письму». Казалось бы, какое дело Сталину до моего поручения? У него в Баку своих забот полным-полно. Но он и обо мне помнит. Он все помнит и никогда ничего не забывает. Ни хорошего, ни плохого. Когда я был за границей или сидел в тюрьме, Сталин заботился о моих сестрах. Он вообще никогда не забывал о помощи семьям революционеров. У большевиков вообще было принято поддерживать семьи товарищей, но Сталин относился к этому с особенным вниманием. Когда заходила речь о том, как распорядиться деньгами, он сначала откладывал то, что шло на помощь семьям товарищей. Однажды при мне Михо Бочоридзе сказал, что мы слишком много тратим на это дело, и упомянул в числе прочих, кому мы помогали, семью Джорджиашвили. Михо сказал так не от жадности или по каким-то иным плохим причинам, а потому что в тот момент партийная касса была почти пустой.

– Как ты можешь так говорить?! – возмутился Сталин. – Арсен^[167] отдал жизнь ради нашего дела! Какими деньгами мы можем воздать его родителям за это? Сколько ни дадим, все равно будет мало, ведь Арсена уже не вернуть! Наши товарищи, которые ежедневно идут на смертельный риск, должны делать это со спокойной душой, Михо! Они должны быть уверены, что в случае их гибели их близким не придется просить милостыню. Это дело нашей чести.