Сталин. Мой товарищ и наставник

Мой побег из Михайловской больницы

В сентябре 1907 года наши с Иосифом революционные пути на время разошлись.

В октябре 1907 года меня арестовали в Берлине. Выдал меня провокатор Яков Житомирский, которого мы разоблачили очень поздно, уже после Февральской революции. Очень жалею о том, что не мне поручили товарищи казнить Житомирского. У меня в то время было много работы на Кавказе.

Чтобы добиться перевода в больницу, откуда всегда убежать легче, чем из тюрьмы, я симулировал сумасшествие. В Германии мне бежать не удалось. Меня выдали русским властям, привезли в Тифлис и поместили в Метехи. Держали меня в кандалах и очень хорошо охраняли, потому что опасались побега. В Метехах к тому времени многое изменилось, и оттуда уже нельзя было бежать через подкоп, как, например, бежал Михо Бочоридзе в 1906 году.

Больше года мне пришлось просидеть в тюрьме, прежде чем меня в декабре 1910 года перевели в Михайловскую больницу. Вести с воли мне передавали через самых надежных товарищей и только устно. Я был сумасшедшим, ничего не понимал, себя не помнил, и все в это верили. Найдись у меня хоть раз записка с воли, и моей симуляции сразу же пришел бы конец. Ко мне подходили и шепотом передавали сообщение, вот какая была связь. В больнице сестрам моим, Джаваир и Арусяк, разрешили свидания со мной. Врачи надеялись, что встречи с родными помогут мне «прийти в себя». На свиданиях сестры без умолку причитали, а я смотрел в сторону, якобы не узнавая их, и бормотал что-то себе под нос или пел. Улучив момент, когда надзиратель отвлекался, мы обменивались сообщениями. Так я узнал, что Сталин находится в ссылке^[168].

Я постоянно думал о побеге, но первое время меня держали запертым в камере, не выпуская на прогулки и не давая возможности осмотреться и что-то придумать.

В феврале 1911 года, вскоре после того, как меня перестали запирать, вместе с Джаваир под видом ее мужа на свидание ко мне пришел Степан Шаумян. Он вел себя очень несдержанно – тряс меня за плечи, кричал: «Вай-вай, ты меня не узнаешь?!» – и между делом сказал, что в Петербурге он встречался со Сталиным, который нелегально приезжал туда, и что организация будет готовить мой побег. Мне для этого надо было присмотреться к людям, которые работали в больнице, и найти среди них того, кого можно было бы подкупить. Если в тюрьме есть помощник, то кандалы не становятся препятствием для побега. Кандалы распиливаются, и распил чем-нибудь скрепляется, чтобы в нужный момент просто сбросить их. Шаумян пока тряс меня за плечи, внимательно рассмотрел мои кандалы, чтобы товарищи могли изготовить для меня нужные заклепки.

Уже позже, после побега, я узнал о том, что при встрече с Шаумяном Сталин сразу же спросил обо мне и попросил ускорить мой побег. Товарищи и без этого постоянно думали об этом и не оставили бы меня умирать в тюрьме. Но мне стало очень тепло на душе от того, что мой друг и товарищ Иосиф Джугашвили в такой обстановке (нелегальный приезд в столицу) помнит обо мне и просит мне помочь.

В тюрьме я вел себя буйно для того, чтобы поскорее попасть в больницу. Буйные арестанты доставляют тюремщикам много хлопот, и те рады от них избавиться. Тюремное начальство «помогало» мне – писало письма прокурору с просьбой перевести меня в больницу, так как я постоянно нарушаю порядок и обычные меры на меня не действуют. «Обычные меры» – это побои и карцер. Когда меня били, я смеялся и пел, а в карцере вел себя так же плохо. Но в больнице мое поведение изменилось. Я стал вести себя спокойно, чтобы надзор за мной ослаб. Прежде всего мне было нужно, чтобы надзиратели перестали постоянно проверять мои кандалы. Я уже понял, что их с меня не снимут. На все просьбы врачей снять их прокурор отвечал отказом.

Постепенно надзиратели и служители привыкли ко мне, к тому, что я смирный и не доставляю хлопот. Врачи радовались этому, думая, что мне помогают порошки, которые они мне назначали. Когда я увидел, что надзиратели стали позволять себе отлучаться из отделения во время дежурства, то понял, что достиг своей цели.