Не замечая времени, мы в тот раз проговорили до утра, но зато обсудили все вопросы, даже о личном немного поговорили. Сталин спросил меня будто бы в шутку, не завел ли я в Европе зазнобу. Я ответил, что как решил когда-то подождать с личным до победы революции, так и держусь своего решения, несмотря на то что пару раз моей твердости пришлось выдержать нешуточные испытания. Как и любого человека, меня влекут такие простые радости, как домашний уют, тепло домашнего очага. Некоторым, наверное, будет смешно читать о том, что для революционера Камо ценно тепло домашнего очага, но это так. Мысли о том, что после победы революции я заживу обычной человеческой жизнью, придавали мне сил в неволе. Рассказав Сталину об этом, я добавил:
– Я же не такой стальной, как ты.
– Я тоже человек, – улыбнулся Сталин. – У меня только характер стальной, а сердце живое.
Был один вопрос, который мне очень хотелось обсудить именно со Сталиным. Приехав в Париж, к Ленину, я узнал, что между Владимиром Ильичом, с одной стороны, и Богдановым и Красиным, с другой, начались разногласия, которые могли привести к расколу в партии. К Богданову я относился прохладно, но Ленина и Красина уважал одинаково. Мне было очень больно узнать о том, что они рассорились[178]
. Надежда Константиновна уверяла меня, что ничего страшного не произошло, но я сильно переживал. Ленина я считал и продолжаю считать великим теоретиком коммунизма, равным Марксу и Энгельсу, а Красина – гениальным инженером и превосходным организатором. Меня радует, что сейчас былые разногласия забыты, но тогда я просто места себе не находил.– Скажи мне, Иосиф, что ты думаешь по поводу ссоры Ленина с Красиным? – спросил я. – Мне кажется, что она может сильно сказаться на нашей работе.
– Ничего страшного не произошло, – успокоил меня Сталин. – Ленин без Красина остается Лениным, а Красин без Ленина – всего лишь инженер. У нашей партии много хороших инженеров. Красину легко найдется замена. Да, плохо, что в большевистском центре существуют разногласия, поскольку сейчас нам, как никогда, нужно единство. Но лучше разобраться с этим сейчас, чем в ходе вооруженного восстания. Запомни, Камо, что незаменимых людей нет, разве что только Ленин представляет исключение из этого правила.
«Ты тоже исключение», – подумал я, но вслух этого не сказал, потому что хорошо знал характер Иосифа. Но сейчас я могу написать, что, по моему мнению и мнению многих кавказских товарищей, другого такого руководителя, как Сталин, у нас на Кавказе не было. Сталин – один из гениев революции. Есть обычные революционеры, как, например, я, есть выдающиеся, такие как Шаумян или Джапаридзе, и есть гениальные революционеры, такие как Сталин, человек, который поднял Кавказ на революционную борьбу и впоследствии стал ближайшим соратником, правой рукой Ленина.
Перед моим отъездом в Афины Сталин пошутил:
– Вот сейчас истратишь все деньги, и поедем в Тифлис делать новый «экс».
Я тоже так думал. Где еще взять крупные суммы, кроме как на «эксах»?
– Учти, что на Кавказе обстановка как была, так и остается сложной, – предупредил Сталин. – А в Тифлисе после нашего «экса» до сих пор возят деньги под очень сильной охраной и с соблюдением всех мыслимых предосторожностей. Время перевозки до последнего момента держится в секрете, маршруты меняются, в тех, кто кажется подозрительными, стреляют, не спрашивая. Будь осторожен, Камо.
– У меня, пока я сидел в тюрьме, появилась одна идея, – сказал я. – Я ее всесторонне обдумал и пришел к выводу, что она правильная. На «экс» надо идти вдвоем или втроем, не больше, и действовать очень решительно, так, чтобы охрана от страха в штаны наложила. Забросать бомбами, обстрелять и спокойно взять деньги. Чем меньше народа, тем меньше риска, тем легче скрыться. Зачем всем отрядом делать один «экс»? Лучше по двое-трое сделать несколько «эксов». Я имею кое-какой опыт и думаю, что могу планировать «эксы» так, чтобы осуществлять их малым количеством людей.
В тюрьме я только и делал, что думал. Стал настоящим теоретиком экспроприаций, свою систему выработал. Только до формул дело не дошло.