Стальные посевы. Потерянный двор

Оставшись в одиночестве, Тристан признался себе, что правителем он был бы недостойным. Что при всех своих возможностях и знаниях у него не получается найти в себе иные причины вставать по утрам, кроме трех клятв. Ронсенваль всегда была причиной. А после – и Орден. Наконец, Илия. И хотя чувства Тристана мало напоминали счастье, он оставался с собой честным – несчастным он тоже не имел права себя назвать. Мир в равной степени потакал первому рыцарю – в той же и испытывал. Так балансируя, Тристан шел. Если бы ему довелось изобразить путь, он бы показал, что шагал за Илией, постоянно озираясь назад на Ронсенваль, и оттого пошатывался, всегда уверенный, что марширующие по бокам от магистра пальеры его поддержат. Растроганный своими же наблюдениями, Тристан принял Федотку, который уже недели две рвался с ним побеседовать. Поэт пришел сокрушаться о новом министре культуры.

– Вот скажите, министр Трувер, я разве не прав? – Он размашисто шлепал пальцами по стопке листов, на которой запечатлелась историческая драма.

– Вы правы как автор. Вам виднее. Министр прав… Как министр. Ему тоже виднее, – не очень вовлеченно отвечал Тристан. – Вы стоите на разных башнях, пусть и одной высоты, но каждому видится свое.

– Тогда как разрешить нашу дилемму?

Тристан устало протер веки.

– А вы подумайте, чего хотите больше. Министр хочет, чтобы все соответствовало букве закона…

– Так это же искусство!

– А вы хотите, – упрямо продолжил Тристан, – чтобы все оставалось в рамках искусства. Таким образом, мы имеем конфронтацию. Министр вряд ли поступится и перейдет на вашу сторону. Значит, решение за вами – либо вы соглашаетесь с ним, либо остаетесь при своем.

– Так он тогда пьесу не допустит! – завопил Федотка и разбросал листы бумаги.

Тристан скучающе проследил, как один из них парит в воздухе и оседает на ковер.

– В этом сложность вашего выбора. Решить, каким поэтом быть. – А потом, видя, что Федотка снова взмахнул сценарными листами, оставшимися в перепачканных чернилами пальцах, Тристан выставил руку. – Богема бывает разной: та, что блистает в моменте своего творчества – и в избытке получает все, причитающееся к славе, и та, что живет прескверные жизни, но расцветает, отмучившись. Так уж получается, что в школах чаще всего изучают вторых.

Федотка открыл рот, подбоченился и так с широким зевом стоял и искал слова в ответ. Нашел самые банальные:

– Но я хочу быть в числе первых. Я сюда не страдать пришел.

– Согласитесь с министром.

– Так! Я и оттого страдать буду! – вскинулся поэт.

Тристан шумно выдохнул и даже усмехнулся.

– Как с вами, Федотка, сложно. Рад, что теперь ваши страдания – не моя ответственность.

– А с вами‑то мы нормально работали. – Федотка потряс в его сторону пьесой. – Потому что вы сами меня понимаете. Сами из творческой семьи, так сказать…

Если бы он меньше заходился в своем монологе, поэт бы нашел, что рыцарь помрачнел. Но он не увидел его перемены и продолжил горевать:

– Вы меня ставите перед выбором, но можно же быть и как ваш батюшка. Оливье Трувер и жил широко, и в учебники попал. Хотя думается мне, для такого успеха действительно стоит уродиться феей…

– Или просто иметь неисправный камин, – шепча под нос, заметил Тристан.

Федотка еще попытался занять его время своими стенаниями о свободе в искусстве, но Тристан непреклонно распрощался с поэтом. Рыцарь вывел фундаментальную догму: во времена восставших Спящих королей нужно делать выбор. Тристан о своем, как ни пытался, ни разу так и не пожалел.

Глава V Канон эскалотской королевы

Здесь таких же, как я – отряды.

Направо слева их проигрывают на клетчатом поле боя.
Я увидел вас, моя белая королева —
с той поры мне больно смотреть на все остальное.

Е. Сергеев, «Белая королева»

Худший донос написан своей рукой. Илия смотрел на несгибаемые строчки знакомого почерка – прямой угол без доли положенного наклона походил на человека, который написал ужасные, неправильные слова. Ошибок нашлось достаточно: всего пара орфографических и бесчисленное множество моральных. Исправляя их в своей отяжелевшей голове, король возвращался в начало, когда ходил по свету победителем Великой войны, уверенный, что все теперь делает верно. Какие же замечательные были тогда дни!