Стамбульский бастард

Они уже обсудили поездку во всех подробностях, и сейчас вряд ли можно было сказать что-то новое. Роуз прекрасно знала, что Мустафа совсем не хотел ехать в Стамбул и просто подчинился ее настойчивым требованиям. Она это, конечно, ценила, но безумной благодарности, по правде говоря, не испытывала.

«В конце концов, после девятнадцати лет совместной жизни жена вправе попросить мужа сделать для нее доброе дело», – подумала она, нежно пожимая руку Мустафы.

Этот жест застиг его врасплох. Он придвинулся к ней поближе, охваченный глубокой меланхолией. С ней он узнал две главные истины: во-первых, что любовь – это, скорее, постепенный процесс, а не внезапный бурный расцвет, и, во-вторых, что он, Мустафа, способен любить.

С течением лет он привык любить жену и обрел в ней некоторую безмятежность. С Роуз не всегда было легко иметь дело, временами она бывала весьма требовательна. Но тем не менее неизменно оставалась верна своей сути, была понятна и предсказуема; он давно выучил нехитрую схему ее порывов и реакций. Она никогда не бросала ему вызов, избегала настоящих столкновений с жизнью и обладала врожденным умением приспосабливаться к окружающим обстоятельствам. В ней сталкивались и свободно действовали разные силы, никак не привязанные ни ко времени, ни к семейным родословным. После встречи с Роуз терзавшие его семейные муки постепенно уступили место вялой, необременительной любви, и это был, пожалуй, максимум любви, на который он был способен.

Можно сказать, что Роуз не была идеальной женой своему первому мужу и не сумела приспособиться ко всем его многочисленным армянским родственникам. Но именно поэтому она стала идеальным прибежищем для того, кто, как Мустафа, бежал от своих многочисленных турецких родственников.

– С тобой все в порядке? – переспросила Роуз с некоторым беспокойством в голосе.

В этот самый миг на Мустафу Казанчи волной накатила тревога. Он весь побледнел, словно ему не хватало воздуха. Нет, это неправильно, он не должен лететь на этом самолете. Он не должен лететь в Стамбул. Роуз должна лететь без него, забрать дочь и вернуться домой… Домой. Как же он хотел оказаться в Аризоне, под мягким покровом привычной жизни!

– Я, пожалуй, немного пройдусь, – сказал Мустафа, передал Роуз свой напиток и встал, надеясь таким образом хоть как-то совладать с надвигающимся приступом паники. – Не годится сиднем сидеть столько часов подряд.

По узкому проходу Мустафа направился к хвосту самолета, на ходу разглядывая ряды пассажиров: турки, американцы, иностранцы из других стран. Бизнесмены, журналисты, фотографы, дипломаты, авторы путевых очерков, студенты, матери с новорожденными младенцами, совершенно незнакомые люди, с которыми вас объединяло общее пространство и, кто знает, может быть, даже общая участь. Одни читали книги и газеты, другие – играли в предлагаемую на борту видеоигру, круша недругов вместе с королем Артуром, третьи увлеченно разгадывали кроссворды. На него пристально посмотрела какая-то женщина, она сидела кресел через десять, загорелая брюнетка, лет тридцати с небольшим. Мустафа отвел взгляд. Он все еще был хорош собой и привлекал не столько высокой мощной фигурой, резкими чертами лица и черными, как вороново крыло, волосами, сколько благородными манерами и элегантностью. Он никогда не был обделен женским вниманием, но ни разу не изменил жене. Парадоксальным образом женщины тем сильнее липли к нему, чем больше он их избегал.

Проходя мимо брюнетки, Мустафа со смущением заметил, какая бесстыдно короткая у нее юбка. Женщина еще и ногу на ногу так закинула, что, кажется, при желании и трусы разглядишь. Ему стало неприятно, не по себе от этой мини-юбки. Она вызвала тяжелые мучительные воспоминания, от которых он хотел бы избавиться раз и навсегда, но снова видел, как его младшая сестра Зелиха, обожавшая такие юбки, семенит по стамбульским булыжникам быстрыми шагами, словно убегает от собственной тени. Спотыкаясь, он пошел дальше, нарочно косясь в сторону, чтобы ненароком не посмотреть туда, куда не следует. Теперь, в зрелые годы, он порой сомневался в том, что ему вообще когда-нибудь нравились женщины. Помимо Роуз, конечно. Но Роуз не считается. Роуз – это Роуз.

В целом он был хорошим отчимом для ее дочери. Но, всей душой любя Армануш, своих детей не хотел. Нет, никакого потомства. И никто не подозревал, что в глубине души он считал, что не заслуживает детей. Он не был уверен, что смог бы стать хорошим отцом. Да кого он пытается обмануть? Из него получился бы ужасный отец, гораздо хуже его собственного.