Старлинг Хаус

Первым после Элеоноры был парень по имени Алебастр Клей — не затыкай меня, Опал, сколько твоих историй я уже выслушал, — который появился в 1887 году. Алебастр был родом из округа Кроу, что к востоку отсюда, и родился с редким заболеванием кожи, при котором весь цвет выходил из него большими молочными пятнами. Все бы ничего, но местный проповедник обвинил его в дьявольщине, колдовстве или чем-то еще, и Алебастра выгнали из города. Через некоторое время ему начали сниться сны — я не буду их описывать, потому что знаю, что ты понимаешь, о каких снах я говорю, — и в конце концов он появился в Идене. Он написал своей сестре, что «последовал за скворцами¹⁰⁹».

После Алебастра приехали две молодые женщины из племени осагов¹¹⁰, Тса-ме-ца и Перл. Их семья была родом откуда-то с Реки Огайо, но их погнали на запад, потом еще дальше на запад, а потом пришел закон об ассигнованиях для индейцев, и они остались прозябать в большом плоском аду Канзаса. Перл и Тса-ме-ца осиротели и были отправлены в одну из этих поганых школ-интернатов, но потом Перл начали сниться сны. (Это то, что мы можем назвать закономерностью).

Если поискать их имена в школьных записях, то окажется, что они обе умерли во время вспышки тифа. Должно быть, какой-то администратор пытался прикрыть свою задницу, потому что они прожили в Старлинг Хаусе более двадцати лет до своей смерти.

Их тела так и не нашли, но, судя по записям твоего парня… ой! Господи, это называется шутка — у них есть надгробия рядом на земле Старлингов.

Затем появился Улисс Райт, сын издольщиков из Теннесси¹¹¹. Он и его родители приехали в начале тридцатых годов, после того как их работодатель продал землю из-под их ног. Его родители умерли от обычной старости, но Улисса нашли с мечом в одной руке. Следующими были Эцуко и Джон Сугита в 43-м году. Они были родом из Калифорнии, но познакомились в Джероме, штат Арканзас. После примерно шести месяцев незаконного содержания под стражей они перелезли через ограду лагеря и пошли по Миссисипи на север. В доме у них было две дочери, пока Эцуко не нашли плывущей по Мад Ривер. После них появились Одесса Диксон и ее жена, затем Ева Джексон, потом Линн и Оскар Льюис.

Можешь ли ты предположить, что случилось со всеми ними? Ты начинаешь видеть закономерность?

Смотритель умирает. Дом зовет кого-то нового — кого-то потерянного или одинокого, кого-то, чей дом был украден или продан, или у кого вообще никогда не было дома. Он зовет их, и они приходят, и больше никогда не остаются без крова.

Все, что это стоит, — кровь. Я говорю об этом буквально — в записках Артура упоминается некая клятва на крови (Боже, как неловко это говорить), чтобы стать Смотрителем.

Но на этом все не заканчивается, не так ли? Нужно больше крови, и еще больше, пока еще один Смотритель не погибнет, а еще один бедный ублюдок не начнет мечтать о лестницах, коридорах и запертых дверях. Снова и снова, все быстрее и быстрее.

Поначалу это звучит нормально, даже как-то благородно: дом для тех, кто не имеет жилья, дом для всех людей, у которых украли дом. Это похоже на сказку, на мечту. Но потом она съедает их заживо.

В своем дневнике Эцуко назвала Старлинг Хаус своим «убежищем». Но это не убежище. Это могила. И Опал: она не будет твоей.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

В последний раз, когда я услышала историю о Старлинг Хаус, я сидела внутри него. Ночь давила на окна, кровь Артура была на моих руках, его глаза дико смотрели на меня. Все это звучало так величественно и так ужасно, как современный миф.

Здесь же, между кукурузным полем и футбольным полем, в тусклом свете полудня, это звучит грустно и странно.

Джаспер внимательно следит за моим лицом.

— Ну?

— Ну, что? — Я поднимаю одно плечо и опускаю его, демонстрируя беззаботность. — Меня уволили, помнишь? С тех пор я не возвращалась. Я ценю твою заботу, но все это уже очень старые новости.

— Сны прекратились?

Я заправляю волосы за ухо.

— Какие сны?

Джаспер потирает лицо с такой силой, будто пытается физически вылепить из него выражение терпения.

— Есть еще две вещи, которые ты должна знать. Первая — что бы ни происходило в этом доме, становится все хуже. Я посмотрел все даты, просмотрел больше газет… — Он снова трет лицо, на этот раз так, словно пытается что-то с него убрать. — Смотрители умирают быстрее.

Мой собственный пульс неожиданно громко бьется в ушах.

— Когда это началось? — Не дожидаясь сообщения, я собираюсь звонить Артуру снова и снова, пока он не возьмет трубку, предупредить его, но потом вспоминаю клятву Артура стать последним Смотрителем, чистую панику на его лице, когда я упомянула о своих снах, и понимаю: он уже знает.

— Не знаю, в начале восьмидесятых? Но вот второе. — Джаспер поворачивается лицом ко мне, его взгляд устремлен на меня. — У всех этих людей, у каждого Смотрителя, был выбор. Они решили следовать своим мечтам, следовать за гребаными скворцами или что-то еще. Они выбрали присягнуть этому месту — даже Артур.