Старые друзья

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем? С нею я осторожен. А они пусть думают, что я ни о чем не догадываюсь!

М и х а й л о в (улыбнувшись). Вы не заболели мнительностью? Сознайтесь, вы не случайно оборвали Костомарова, когда вошла Ольга Сократовна?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем Ольге Сократовне знать о тайной типографии? Трудно удержать при себе интересную новость.

М и х а й л о в. Как же называется статья Огарева?

Ч е р н ы ш е в с к и й. «Разбор нового крепостного права». (Дает Михайлову газету.) Молодцы! Не дадут нам сказать свое слово в «Современнике»! Но ничего, мы найдем обходные дороги и расскажем народу правду об этом обмане. Вы написали прокламацию?

Входит  Г л а ш а.

Глаша! Опять вы без стука!

Г л а ш а. Пустая голова — забываю! Типографщик! (Уходит.)

Входит  С т р у г о в.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Что случилось, Иван Михайлович?

С т р у г о в. Журнал принесли из цензуры. Наломали дров — весь номер переделывать придется.

Ч е р н ы ш е в с к и й (перелистывает верстку). Разбойники!

С т р у г о в. Хорошо бы вашу статью дать в эту книжку. Пишете вы быстро, а мы наберем быстро. Почерк, правда, у вас неразборчивый, но ради такого дела согласились бы, сверх срока отработали. Манифест вышел, и хотелось бы знать ваше мнение.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ну, а какое ваше мнение?

С т р у г о в. Мое мнение значения не имеет. Вчера из деревни земляк приехал.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Из какой губернии?

С т р у г о в. Казанский. Говорит — большая булга среди мужиков идет.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Булга?

С т р у г о в. То есть брожение. Так в народе говорят. Мужики сохи не чинят, все время о воле толкуют. Каждый понимает по-своему, но в общем большое разочарование. Земли вроде прибавили, а участки дают такие, что ни пахать, ни сеять, бросовая земля. И за нее надо деньги платить, а где их взять. Непонятная какая-то воля! Одно несчастье с ней!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я думаю об этой воле примерно то же самое. И поэтому незачем мне писать статью. Не пропустит ее цензура!

С т р у г о в. Ну, а если так как-нибудь, намеком, не впрямую. У вас это получается. Пишете вроде как про Гоголя, а читается про народ.

Ч е р н ы ш е в с к и й (показывает на верстку). Я написал намеками, а что толку — цензоры раскусили! И не такое, видно, сейчас время, чтобы ходить вокруг да около! (Перелистывает верстку.) Точно Мамай прошел! Я ночью покумекаю, а вы завтра утром приходите. Хотелось бы повидать вашего земляка. Только его вы утром не приводите, лучше вечером, попозже.

С т р у г о в. Приведу. (Уходит.)

М и х а й л о в. Несчастье с этой волей! Верно! До этого злосчастного манифеста жизнь была содержательной, интересной и спокойной. Я переводил своего любимого Гейне и писал стихи. Я много ездил по России и писал про виденное. У меня не большой талант, но я старался восполнить малость его трудом. Я делал все, что мог, и ни разу не солгал в искусстве. У меня такие друзья, что мне может позавидовать каждый, — вы, Некрасов, Добролюбов. И Герцен — он далеко от России, но я вижусь с ним каждый год. И все это может кончиться в один день…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мне не нравится этот разговор, Михайлов! Разве может русский литератор уйти в сторону в такой момент, когда решаются судьбы народа. (С горечью.) Вы не написали прокламацию?!

М и х а й л о в. Не сердитесь за это лирическое отступление! (Достает из кармана бумагу, дает ее Чернышевскому.) Вот вам моя рука, я пойду за вами!

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Не за мной, а со мной! Мы пойдем вместе. Я верю, что революционное дело будет для вас не долгом, а естественным и необходимым, Как дыхание. (Читает прокламацию.)

Михайлов ходит по комнате.

Прекрасно — это писал поэт и гражданин. Это именно то, что нужно сейчас нашей молодежи. Убежден — ваши горячие слова упадут на благодатную почву. Это лучшее ваше произведение!

М и х а й л о в (улыбнувшись). Жаль, что останется анонимным и я не пожну славу.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбнувшись). Будем молить бога, чтобы автор этого произведения остался неизвестным! Вы, надеюсь, его никому не показывали?

М и х а й л о в. Никому… Только Костомарову!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем?

М и х а й л о в. Неужели вы его подозреваете? Он — чудный парень, поэт. Поэт не может быть скверным человеком.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Добрый вы дядя…

М и х а й л о в. Доброта раньше не считалась недостатком.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, доброта — это добродетель, а порок — подозрительность. Уродливо и противоестественно таиться ото всех, даже от любимой женщины. Но мы, увы, живем при уродливом строе! Стыдно подозревать Костомарова; наверно, он милый и порядочный человек. Но, пожалуй, не стоило показывать ему прокламацию.