Старый Свет. Книга 1. Поручик

Мы промчались по пустым улицам города и выехали на шоссе. Там к нам присоединились еще автомобили – целая колонна. Через сорок минут кортеж свернул в лес и по хорошей асфальтированной дороге доехал до внушительных размеров арки. На ней красовались череп и кости и девиз преторианцев «Победа или смерть!».

Я выбрался первым и осмотрелся. Из автомобилей высыпали молодые люди в мундирах лейб-гвардии. Среди них находились и Тревельян с Вознесенским. Доктор что-то сказал акустику, и они оба рассмеялись.

Дождавшись, пока лейб-гвардия построится, я открыл дверцу его превосходительству и приложил открытую ладонь к виску, салютуя по-имперски. Мы прошествовали сквозь арку к каменной трибуне: Артур Николаевич, я – слева и чуть позади, и два десятка лейб-гвардейцев в каре, окружая нас со всех сторон.

Грянули звуки торжественного марша. Ровные ряды преторианцев чеканили шаг. Генерал Крестовский поднял руку в приветствии:

– Здравствуйте, господа преторианцы!

– Здра-ви-я же-ла-ем, ва-ше вы-со-чес-тво! – не теряя дыхания, отвечал цвет и гордость имперской армии.

– Его высочеству регенту – ура! – раздался звонкий голос командующего парадом молодого статного генерала.

– Ура, ура, ура-а-а-а!!! – Их клич был подобен грому.

Генерал-аншеф Крестовский, его высочество регент, хозяин и правитель Империи, улыбался в бороду и жмурился от лучей солнца, которое выглянуло из-за облаков и испортило серьезность момента, заиграв солнечными зайчиками, отражаясь от обнаженных клинков, пуговиц на мундирах, поясных пряжек и кокард на фуражках.

Часть 2

Глава 17. Казенный дом и дальняя дорога

Давно ли мне били морду? Сложно сказать. На самом деле это очень ёмкое понятие – «бить морду». К этому сакральному действу нельзя отнести спортивные поединки, дуэли и сражение на поле боя. Битье морды предполагает самозабвенное нанесение ударов кулаками по лицу неприятеля и получение от процесса морального удовлетворения.

В той же ситуации, но ежели морду бьют тебе, удовольствие получить весьма сложно. Есть исключения, один знакомый подпоручик осознанно и добровольно напрашивался на мордобитие, желая усугубить чувство собственной ничтожности и никчемности в рамках Вселенной. Чувство это его светлость Тревельян непременно обозвал бы экзистенциальным кризисом, и возникло оно у вышеупомянутого подпоручика в результате отвергнутой любви и на фоне алкогольного опьянения, мало совместимого с жизнью.

В моем случае ни о какой добровольности речи не шло. Империя сказала: «Надо». Офицер ответил: «Есть».

– …занимаются сраным говном вместе со своим регентом, Тайным советом и преторианцами! А там воруют людей, крадут прямо из родных домов и продают в рабство! – орал я, размахивая недопитой бутылкой. Мне особенно легко было изображать праведный гнев, поскольку тему я изучал на практике. – Жгут деревни, вырезают целые хутора! Лоялисты, имперцы – да пошли вы все в жопу вместе с вашими ассамблеями и регентами! Да гори они все синим пламенем!

Компания артиллерийских унтер-офицеров уже поднималась из-за стола и двигалась мне навстречу.

– Эй, «оливка», остынь… – легла мне на плечо тяжелая рука.

«Оливками» звали пограничников за цвет их мундиров. Мне пришлось стать поручиком Корпуса пограничной стражи – коротко стриженным, бородатым и злым на весь свет. Я заметил черный рукав бушлата и пуговицы с якорями и сбросил ладонь.

– Хорошо тебе, морячок, в консервной банке по ссаной луже плавать? Сколько вас тут, в этом болоте, двадцать тысяч засранцев на пятидесяти калошах? Пятнадцать тысяч пограничников на пятнадцать тысяч верст сухопутной границы Империи, а? Нам жопами своими работорговцев и контрабандистов распугивать?

Морячок вломил мне первым, потом подключились унтера.

* * *

Всё дело было в позиции руководства Корпуса пограничной стражи. Если честно, меня она всегда восхищала. Пограничники остались на местах и несли службу, даже когда лоялисты захватили власть. И потом, когда началось имперское восстание. Помимо западной границы, которая горела огнем во время войны с Протекторатом, у нас был огромный восточный фронтир и южная засечная черта. С началом смуты имперские колонисты и более-менее цивилизованные туземцы оказались под ударами диких племен. Башибузуки – на юге, хунхузы – на востоке. Они просто озверели, чувствуя свою безнаказанность, и только самоотверженная позиция пограничной стражи хоть как-то сдерживала эту волну насилия.

Если бы у меня был выбор, если бы я вообще хоть когда-то задумывался о том, что придется надеть мундир, я бы был пограничником. Да и вообще – «олива» была куда удобнее «хаки».

Так же легко я смирился с короткой стрижкой. А вот борода… Никогда не понимал эту моду. У пехотных офицеров было принято носить усы, у кавалеристов – эспаньолки, а моряки щеголяли бакенбардами. Так что отросшая борода откровенно бесила – чесалась и терлась о воротник.