Старый Свет. Книга 1. Поручик

С потолка капало, спина мерзла, а сокамерники мои воняли. Они старались держаться от меня подальше – бродяги и уголовники никогда не терпели политических. А что вы думаете? Господа унтера так разозлились на меня за слова о его высочестве, что хором дали показания о том, что я призывал сжечь Тайный совет и регента, унижал боеспособность, честь и достоинство имперских армии и флота и вообще вел себя антиобщественно и непатриотично. Судья хотел дать мне штраф и отправить в арестантские роты на пару месяцев, но записка, переданная судебному приставу человеком с невыразительным лицом, сделала свое дело – я отправлялся к черту на рога, на поселение.

Железные двери со скрипом отворились, и в камеру запустили группу заключенных. Они вертели головами, как слепые котята, попав в нашу тьму кромешную из хорошо освещенного коридора. На троих были синие изорванные мундиры, еще четверо носили цивильное. Ну понятно, лоялисты из очередного занятого армией населенного пункта, по которому частой гребенкой прошлись жандармы…

– Доброго вечера добрым людям, – произнес один из новоприбывших.

– Так то добрым, а тебе, псина лоялистская, добра не видать от Мангазеи до Эвксины. – буркнул один из уголовников.

Но его особенно никто не поддержал, да и маловато их было, чтобы диктовать свои условия. Поэтому пришлось заговорить мне:

– А вы, господа, присаживайтесь, не стесняйтесь. Тут свободных мест много – давеча одну партию по этапу отправили, да и нам долго ждать не придется, есть такое чувство…

Их глаза как раз привыкли к мраку, и они расселись на нары. Я увидел, как у самого молодого – парня в знавшем лучшие времена френче и в круглых очках – дернулось лицо, когда я назвал их господами. Остальные были постарше и поспокойнее.

Потом принесли ужин – какую-то овощную похлебку и ячменные хлебцы. На самом деле не так уж и плохо, приходилось мне питаться и похуже. А вот парнишке-лоялисту явно хотелось страдать. Он набрал ложку супа и медленно вылил из нее юшку обратно в тарелку, швырнул туда же хлебец и отодвинул посуду от себя.

– Я съем? – тут же оживился один из бродяг. – Дай мне там…

Лоялист брезгливо кивнул. Я не удержался от реплики:

– Зря вы так. Потом пожалеете.

– В смысле? Я должен жалеть эту бурду?

– Ну почему сразу бурда? Овощи в супе не гнилые, хлебцы свежие. Мяса бы еще – и вообще порядок!

– Это так показательно – жрать что дают и не возмущаться… Психология обывателя!

Тут подключился какой-то из уголовников:

– Иди потребуй обед из трех блюд, барчук… Ща официянт тебе марципанов принесет…

От «барчука» лоялиста вообще перекрутило, и он начал кипятиться, но один из старших товарищей положил ему руку на плечо, и тот хмуро прошествовал на свое место.

– Молодой еще, идеалист, – кивнул на «барчука» старший лоялист. – Будем знакомы? Моя фамилия Вольский. Не погнушаетесь пожать руку синемундирнику?

– Мне плевать, я пограничник, – хмыкнул я.

Да и вообще, сидя в одной камере, проявлять мелочную неприязнь было бы глупо. Тем более и на нашей, и на их стороне было полно людей, только волей случая примеривших на себя «хаки» или «синеву». Гражданская война – дело сволочное и непредсказуемое…

– А-а-а, – понятливо протянул Вольский. – Пресловутый нейтралитет «оливы»… И каково оно вам, в имперской тюрьме? Помог нейтралитет? Вы по какой статье?

– Нормально в тюрьме, не хуже нашего Мухосранска. Я сам виноват – напился и устроил невесть что в приличном месте… Но вообще-то могли бы отдубасить и на том остановиться, поселение – это, пожалуй, слишком.

– И вас на поселение? Ну надо же… Я вижу, вы человек бывалый и осведомленный, не поделитесь соображениями, что нас ждет?

– Не знаю, как вас, а я собираюсь проситься в старатели – всяко больше шансов скостить срок… А еще на севере выделяют землю даже таким, как вы, если верить Земельному проекту. После того, как отбудете положенное, конечно…

– Этот Земельный проект – вообще нечто удивительное. Это так неконсервативно, что я начинаю подозревать регента в симпатиях к социал-демократам…

– Послушайте, Вольский, почему лоялисты всегда всё приводят к обсуждению политики?

Собеседник глянул на меня своими умными серыми глазами, а потом хохотнул и хлопнул себя ладонями по ляжкам:

– Уели вы меня, господин офицер! Вы ведь офицер?

– Поручик пограничной стражи, да…

– Ну, я тоже не лаптем щи хлебал и дослужился до старшего лейтенанта. Мы с вами практически в одном звании, получается. Ну, с вами-то понятно, но про судьбу пленных лоялистов всякие слухи у нас ходили…

Я пожал плечами. Насколько я успел вникнуть в тему – хуже всего синемундирникам и функционерам из ассамблей приходилось непосредственно после захвата их имперцами. Там могли и отдубасить, и обобрать, да и, что там говорить, зарубить или пристрелить на месте. Маловато гуманистов в новой Имперской армии, что уж тут говорить. Особенно в кавалерии и у преторианцев… А вот после того, как лоялист попадал в фильтрационный лагерь, его судьба становилась простой и понятной. Его ждал суд.