Юродивые были всегда. Иногда юродивые были епископами. Например, у нас был такой юродивый епископ Иоанн Шанхайский Максимович. Он, при всей тяге духовенства к красивым облачениям, ко всяким расшитым, разукрашенным, он мог выйти, например, на службу одеть себе на плечи вместо омофора …махровое полотенце. Это ужас. Для архиерейства – это просто пощечина. Как это так? Что это такое? Босиком ходил на службе. Он мог на полиелей выйти босым с махровым полотенцем на плечах. Ну что это такое? Ну – сумасшедший! Что с него возьмешь? И его страшно не любили за это. Ужасно не любили. И говорят, что, когда его отпевали, находились такие, которые служили благодарственный молебен. Ну – надоел он им! Святость – надоедает. Настоящий святой всем надоедает. Он, как бы, колет глаза всем своей святостью. «Да скройся уж ты. Ты нам мешаешь жить. Без тебя нам было хорошо. Мы все были простые. Грешные. Закопались в грязь свою. И в этой грязи нам было тепло. Разворошил… Мешаешь нам жить».
Иоанн Шанхайский Максимович.
И был еще такой битый, тертый архиерей. Митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф. Юродивый. Настоящий юродивый. Но он юродство свое заработал на каторгах, в лагерях и в тюрьмах; когда он был в одном лагере, в другом лагере, с блатными; и с такими, и с сякими. Он прожил там долгие десятилетия. И он заработал там право говорит с шуткой, прибауткой, с юморком, с ветерком. Он одного батюшку взял себе и говорит – Слышал мою проповедь? – Слышал. – Мне так можно, тебе так – нельзя. Он купил себе право немножко так дурачиться для того, чтобы говорить правду всем. Это было в советские времена. Тогда правду тоже всем не скажешь. Дураков только не трогают. Надо дураком быть, чтобы тебя не трогали. И сегодня такое время и завтра такое будет.
Вот такой есть Максим, Христа ради юродивый Московский. Это пятнадцатый век. Одна тысяча четыреста какой-то год его смерти. (Я сказал – тринадцатый. Я – ошибся. Пятнадцатый). Где-то лет за сто до Василия Блаженного на том же месте.
Моли Бога о нас, преподобный отче Максиме!
А вот вам еще житие. Сегодня поминается. Стефан Урош. Урош Третий, Дечанский. Есть такой монастырь в Косово в Метохии – Высокие Дечаны. Основал этот монастырь Стефан Урощ. Я, когда прочел его житие, меня облило холодным потом, потом – горячим. Потом – опять холодным. Слушайте внимательно. Его папа, святой папа, Милутин – король Сербский, построил в Сербии около тридцати монастырей и храмов. Он дал обет пред вступлением на престол. Христу. Буду строить столько монастырей, сколько лет продержусь на престоле. Продержался лет тридцать. И построил тридцать монастырей. Они почти все есть. Все уникальные. Все шедевральные. Не так, на всякий случай, строил. А строил как до Страшного Суда. Красиво. И у Милутина был сын Урош Стефан. Он женился вторым браком после смерти первой жены на болгарской царевне – Анне. И от этой Анны у него родились еще дети. Младшие. И вот эта Анна… Что такое похоть власти? Она, Анна, мачеха Уроша, она хотела, конечно, чтобы ее дети заняли престол после смерти отца. А тот был старший сын, который по закону должен был стать царем. И она обвиняет его в том, что он хотел его изнасиловать (…) Отец долго не разбирается и ссылает его в монастырь в Константинополь. Приказал по дороге его ослепить. Такая была византийская казнь. Византийцы часто тех, кого хотели лишить лицензии на власть, не убивали, а – ослепляли. И часто еще кастрировали. Для того, чтобы они еще и потомство не оставил и не мог быть полноценным царем. У нас тоже такое было. У нас был такой Василий Темный князь Московский. Его ослепили, чтобы он не был князем. Но он хоть и был слепым, но все равно стал князем. Потом, со временем. И вот этому Урошу Стефану по дороге в Константинополь выкалывают глаза. Царевичу. Он горько плачет. Слезные железы от глазных яблок не зависят. Можно плакать и без глаз, оказывается.
Он горько плачет. Его и оклеветали, и выгнали, и не дали оправдаться. И – ослепили. Но ему является чудотворец Николай с глазами на руках. Глаза твои у меня. Я их тебе верну. Не плачь. Стефан живет пять лет в монастыре как настоящий монах. (…) И опять является ему Николай и возвращает ему зрение. Верьте, не верьте. У него опять появляются глаза. Ввинчивает ему их на место. Только, – говорит, – носи повязку, чтобы тебе опять не выкололи их. Не показывай никому, что ты с глазами. Он носит повязку. Потом в Сербии что-то случается. Его вызывают обратно. Он зрячий оказывается. И он занимает престол.