Статистическая вероятность любви с первого взгляда

– Что-нибудь будете брать? – спрашивает она, окидывая взглядом Хедли с ошарашенным лицом, раскрасневшегося Оливера и бодро похрапывающую старушку.

– Мне не надо, – с трудом выдавливает Хедли.

– Мне тоже, – подхватывает Оливер. – Спасибо.

Стюардесса с тележкой движется дальше. Хедли смотрит на Оливера, раскрыв рот. Он вручает ей одну бутылочку, а у другой, передернув плечами, откручивает крышечку.

– Прошу прощения, – говорит Оливер. – Просто я подумал, если мы решили беседовать о семейных делах – капелька виски будет не лишней.

Хедли моргает, уставившись на бутылку у себя в руке.

– И что, ты намерен их отработать или как?

Оливер усмехается:

– Десять лет каторжных работ?

– Я скорее имела в виду мытье посуды, – отшучивается Хедли, возвращая ему бутылочку. – Или, может, переноску багажа.

– Это ты меня и так заставишь! Не волнуйся, потом оставлю десятку на сиденье. Просто не хотелось лишних споров, хотя мне уже восемнадцать, и мы, наверное, ближе к Лондону, чем к Нью-Йорку. Ты любишь виски?

Хедли мотает головой.

– А пробовала?

– Нет.

– Продегустируй! – Он снова протягивает бутылочку. – Один глоток.

Хедли, отвинтив крышку, подносит бутылочку к губам, морщась уже от одного запаха – резкого, отдающего дымком и чересчур крепкого. Жидкость обжигает горло, у Хедли слезы выступают на глазах. Прокашлявшись, она снова завинчивает крышечку и отдает бутылочку Оливеру.

– Все равно что костер лизнуть, – морщится Хедли. – Ужас какой-то!

Оливер со смехом приканчивает свою бутылочку.

– Ладно, виски принял, – говорит Хедли. – Теперь уже можно поговорить о твоей семье?

– Почему тебя это так интересует?

– А почему нет?

Тяжкий вздох Оливера почти похож на стон.

– Так, значит, у меня трое старших братьев…

– Они все живут в Англии?

– Да. Трое старших братьев, и все живут в Англии. – Оливер открывает вторую бутылочку. – Что еще? Когда я выбрал Йель вместо Оксфорда, папа был очень недоволен, зато мама обрадовалась. Она тоже закончила университет в Америке.

– Он поэтому не поехал с вами в начале учебного года?

Оливер страдальчески смотрит на нее и одним глотком допивает виски.

– Ты задаешь ужасно много вопросов.

– Я же тебе рассказала про своего папу, что он нас бросил, ушел к другой женщине, и я больше года его не видела. Вряд ли твоя семейная драма это переплюнет.

– Ты не говорила, что вы так долго не виделись. Я думал, ты только с ней не встречалась.

Наступает очередь Хедли ерзать на сиденье.

– Мы разговариваем по телефону. А встречаться я не хочу. Все еще слишком зла.

– А он знает?

– Что я на него зла?

Оливер кивает.

– Конечно! – Хедли наклоняет голову. – Вроде сейчас не обо мне речь.

– Просто я удивляюсь, что ты так откровенно об этом говоришь. У нас в семье постоянно кто-нибудь на кого-нибудь злится, но все молчат.

– Может, лучше было бы высказаться.

– Может быть.

Хедли вдруг замечает, что они шепчутся, близко наклоняясь друг к другу, в тени, которую отбрасывает желтый светильник для чтения, включенный пассажиром впереди. Можно представить, что они сейчас наедине где-нибудь в ресторанчике или в парке на скамейке, там, внизу, на твердой земле. Вблизи видно крошечный шрам у Оливера над глазом, тень щетины на подбородке и невероятно длинные ресницы. Хедли неосознанно отшатывается. Оливер удивленно смотрит на нее.

– Извини! – Он выпрямляется и убирает руку с подлокотника. – Я забыл про твою клаустрофобию. Тебе, наверное, жутко неприятно.

– Да нет. – Хедли качает головой. – На самом деле мне не так уж плохо.

Оливер кивком указывает на иллюминатор с опущенной шторкой.

– Все-таки, по-моему, лучше, когда можешь выглянуть наружу. А так даже я чувствую себя закупоренным.

– Это папин фокус, – объясняет Хедли. – Когда со мной впервые такое случилось, папа велел представить себе небо. Но это помогает, только если небо вверху, а не внизу.

– Ясно, – отзывается Оливер. – Логично.

Молчание затягивается. Оба разглядывают свои руки.

– Я раньше боялся темноты, – говорит Оливер. – И не только пока был совсем маленький. Почти до одиннадцати лет.

Хедли не знает, что на это ответить. Его лицо сейчас кажется более мальчишеским – черты словно смягчились, и глаза стали круглее. Хедли хочется погладить его по руке, но она удерживается.

– Братья меня жутко дразнили. Выключали свет, когда я входил в комнату, а потом ржали как ненормальные. А папа на меня сердился. Ни капли не сочувствовал. Помню, я прибежал к ним в комнату среди ночи, и он меня отругал – сказал, что я как девчонка. Еще пугал монстрами в шкафу, чтобы меня отучить бояться. Одно и то же повторял: «Пора повзрослеть». Блестяще, скажи?

– Родители не всегда бывают правы, – говорит Хедли. – Просто иногда не сразу это понимаешь.

– А однажды я проснулся ночью, – продолжает Оливер, – смотрю, он устанавливает ночник возле моей кровати. Наверняка думал, что я сплю, иначе ни за что не стал бы при мне. Я виду не подал, подсматривал тихонько. Он воткнул вилку в розетку и нажал выключатель. Синий такой кружок света.

Хедли улыбается.

– Значит, все-таки проникся?