Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Пассажир, сидящий перед ними, открывает шторку, и в иллюминатор врывается столб света ослепительной белизны – Хедли невольно заслоняет рукой глаза. Тьма отступает, ночное волшебство рассеивается. Хедли тоже поднимает шторку. Небо снаружи ярко-синее, слоеное от облаков, словно пирог. На него даже больно смотреть после долгих часов темноты.

В Нью-Йорке четыре часа утра. Для такой рани голос пилота по громкой связи звучит неестественно бодро.

– Приготовиться к посадке! – объявляет он. – Мы прибываем в аэропорт Хитроу. В Лондоне погода неплохая, двадцать два градуса тепла, переменная облачность, возможен дождь. Приземляемся через двадцать минут, просьба всем пристегнуть ремни. Надеюсь, полет был приятным.

Хедли оборачивается к Оливеру.

– Сколько это по Фаренгейту?

– Тепло, – отвечает он, и ее саму вдруг бросает в жар.

Может, это из-за прогноза погоды, может, оттого, что солнце бьет в иллюминатор, а может, оттого, что рядом сидит этот парень в мятой рубашке и с раскрасневшимися щеками. Хедли, дотянувшись до рукоятки над головой, включает вентилятор и, жмурясь, направляет себе в лицо струю холодного воздуха.

– Такие дела, – говорит Оливер, хрустя пальцами.

– Такие дела…

Они косятся друг на друга, и Хедли хочется плакать от внезапной неуверенности на лице Оливера – точного отражения ее собственной. Вроде и нет четкой границы между вчерашней ночью и сегодняшним утром, всего лишь рассвело, и все-таки все непоправимо изменилось. Хедли вспоминает, как они стояли в тесном коридорчике возле туалетов и казалось, что сейчас что-то случится и мир станет другим. А теперь они просто двое вежливых незнакомцев, как будто все остальное ей померещилось. Если бы можно было сейчас развернуться и полететь обратно, вокруг земного шара, догоняя ночь…

– Как ты думаешь, – севшим голосом спрашивает она, – мы все темы для разговора исчерпали за ночь?

– Исключено, – отвечает Оливер, и от его улыбки, от тепла в его голосе у Хедли внутри словно раскручивается туго сжатая пружина. – Мы еще не дошли до действительно важных вопросов.

– Например? – спрашивает Хедли, скрывая облегчение. – Почему Диккенс великий писатель?

– Ну что ты! Например, о том, что коалам грозит вымирание. Или о том, что Венеция тонет. – Он делает паузу, дожидаясь ее реакции. Хедли молчит, и Оливер выразительно хлопает себя по коленке. – Целый город уходит под воду! Можешь ты себе это представить?

Хедли с притворной серьезностью хмурит брови.

– Действительно, важная проблема.

– Еще бы! А о том, какой ущерб окружающей среде нанес наш самолет за время этого полета, лучше даже и не начинать! А также о том, чем отличаются крокодилы от аллигаторов. И сколько продолжался самый долгий официально задокументированный полет курицы.

– Неужели ты и это знаешь?

– Тринадцать секунд. – Оливер наклоняется над ее коленями, чтобы выглянуть в иллюминатор. – Кошмар! Подлетаем к Хитроу и до сих пор не поговорили о летающих курицах. – Он тычет пальцем в окно. – Видишь эти облака?

– Трудно не увидеть, – отвечает Хедли.

Самолет, снижаясь, почти целиком погрузился в плотный туман. Серая мгла липнет к иллюминаторам.

– Это кучевые облака, знаешь?

– Наверное, должна знать.

– Лучшие!

– Почему?

– Потому что именно так и должны выглядеть облака. Так их рисуют в детстве. Здорово, правда? Вот солнце никогда не выглядит, как его рисуют.

– В виде круга с торчащими лучами?

– Да-да. И мои родные уж точно не выглядят так, как я их рисовал.

– Палка, палка, огуречик?

– Обижаешь! Я и пальцы на руках вырисовывал.

– Тоже в виде палочек?

– Ну скажи, правда здорово, когда природа хоть в чем-то совпадает с искусством? – Он встряхивает головой, сияя довольной улыбкой. – Кучевые облака! Лучшие на свете!

Хедли пожимает плечами.

– Я как-то никогда об этом не задумывалась.

– Вот видишь! Есть еще куча тем, о которых нужно поговорить. Мы только начали!

Самолет уже опустился ниже облаков, плавно снижаясь в серебристое небо под ними. Видеть землю было необъяснимо приятно, хотя, рассуждая логически, она еще слишком далеко – заплатки полей, бесформенные кучки зданий, серые ниточки дорог.

Оливер, зевая, откидывает голову на спинку сиденья.

– Устал я что-то. Надо было еще покемарить.

Хедли смотрит на него с недоумением.

– Поспать, – объясняет Оливер, нарочно повышая голос и напирая на гласные, чтобы получился американский акцент – хотя так выходит скорее южное произношение.

– Я как будто на курсы иностранного языка попала.

– Научитесь говорить на британском английском всего за семь часов! – изрекает Оливер с интонацией рекламного объявления. – Неужели не видела такой ролик?

– Рекламу, – поправляет она.

Оливер, знай себе, веселится.

– Видишь, как много нового ты уже узнала?

Они совсем позабыли о соседке, и только внезапно прекратившийся храп заставляет их оглянуться.

– Я все на свете проспала? – спрашивает та, методично извлекая из сумки очки, пузырек с глазными каплями и коробочку мятных леденцов.

– Скоро приземляемся, – говорит Хедли. – Но вам повезло, что вы спали. Рейс был очень долгий.