На Хедли напирает женщина с икающим ребенком на руках. Ничего не поделаешь, остается двигаться вместе с общим потоком. Но тут чья-то рука придерживает ее за локоть. Рядом снова оказывается Оливер. Он смотрит на нее сверху вниз, чуть наклонив голову набок и не выпуская ее руки. Она не успевает смутиться, не успевает даже сообразить, что происходит, только слышит, как Оливер произносит себе под нос: «А ну его все к черту», – и внезапно он наклоняется и целует ее.
Другие пассажиры по-прежнему проталкиваются мимо, таможенник устало машет рукой. Хедли ничего не замечает. Она изо всех сил вцепляется в рубашку Оливера, боясь, как бы толпа их не растащила, но он крепко держит ее, продолжая целовать. По правде говоря, Хедли никогда в жизни не чувствовала себя настолько надежно защищенной. Губы у него мягкие и чуточку соленые от крендельков, которые они ели в самолете. Хедли закрывает глаза – всего лишь на минуточку, – и весь мир вокруг исчезает. Когда Оливер, улыбаясь, выпрямляется, ошарашенная Хедли даже сказать ничего не может. Споткнувшись, она делает шаг назад, а таможенник с возмущенной гримасой уже гонит Оливера к другому выходу.
– Подумаешь, другая очередь! Чай, не другая страна, – бурчит он.
Между ними возникает бетонная перегородка. Оливер прощально машет рукой, не переставая улыбаться. Хедли понимает, что через миг его не будет видно, и все равно, встретившись с ним глазами, машет в ответ. Он показывает в начало своей очереди, и Хедли кивает, надеясь, что они там встретятся. И вот он исчезает. Остается только двигаться вперед, сжимая паспорт в руке и все еще чувствуя поцелуй на губах, словно печать. Хедли прижимает ладонь к сердцу, чтобы не колотилось так сильно.
Очень скоро становится ясно, что загаданное Оливером желание не сбылось: очередь практически не движется. Хедли, зажатая между ревущим младенцем и здоровенным дядькой в рубашке-поло, мучается от нетерпения, как никогда в жизни. Она постоянно смотрит то на свои наручные часы, то на стенку, за которой скрылся Оливер, и лихорадочно считает минуты, вздыхая и переступая с ноги на ногу.
Оказавшись, наконец, у стеклянного окошка, Хедли поскорее сует паспорт в щель.
– Деловая поездка или отдых? – спрашивает женщина в окошечке, изучая странички паспорта.
Хедли на мгновение теряется – ни один из ответов не подходит. В конце концов она отвечает – отдых. Хотя какой уж там отдых – смотреть, как ее отец женится на чужой тетке. На все последующие вопросы Хедли отбарабанивает ответы с такой скоростью, что таможенница подозрительно смотрит на нее, прежде чем поставить штампик на одной из множества чистых страничек в паспорте Хедли.
Чемодан угрожающе покачивается на колесиках, когда Хедли мчится мимо пункта досмотра к месту выдачи багажа, посчитав, что прихваченное дома в холодильнике яблоко не может быть классифицировано как сельскохозяйственная продукция. На часах 10.42, и если она в ближайшие минуты не поймает такси, шансов успеть к началу церемонии не останется. Только Хедли сейчас думает не об этом, а об Оливере. В зоне получения багажа за черным разделительным шнуром целое море народу, кто-то держит плакатики с именами, кто-то ждет родных и друзей, а у Хедли сжимается сердце.
В огромном зале на десятках транспортеров движутся разноцветные чемоданы, а вокруг толпятся сотни людей и все что-то ищут: знакомых, такси, справки, потерянные вещи. Хедли бродит кругами, рюкзак и чемодан, кажется, весят целую тонну, блузка прилипла к спине, и волосы лезут в глаза. На пути попадаются дети и старики, шоферы и служащие аэропорта, парень в фирменном фартуке сети «Старбакс» и трое буддийских монахов в красных одеяниях. Миллион посторонних людей, а Оливера среди них нет.
Хедли сваливает вещи у стены, не замечая, что ее толкают со всех сторон. Мысленно она перебирает возможные объяснения. В сущности, случиться могло что угодно. Может, его очередь оказалась длиннее. Или его задержали на таможне. Или он вышел раньше и решил, что она уже уехала. Может, они разминулись в толчее.
А может, он просто ушел.
Но Хедли все равно ждет.
Громадные часы над табло с расписанием укоризненно смотрят на нее. Хедли старательно давит распирающую ее изнутри панику. Как он мог уйти, не попрощавшись? Или тот поцелуй и был прощальным? И все-таки как так можно?
Она ведь даже фамилию его не знает.
Вот уж куда ей сейчас хочется попасть в последнюю очередь, так это на свадьбу. Силы утекают, как вода из ванны, однако с каждой минутой все труднее гнать мысль о том, что она опаздывает на церемонию. Сделав над собой усилие, Хедли отлипает от стены и оглядывает напоследок зал, но синяя рубашка и растрепанные лохмы Оливера нигде не мелькают в толпе.
Делать нечего – Хедли наконец-то выходит из раздвижных дверей в серый лондонский туман. Одно радует – по крайней мере, у солнца сегодня не хватило наглости светить.
8