– А за пределами Соединенных Штатов какое у тебя любимое место? – спросил Оливер. – Ясное дело, нелепо даже думать, будто в мире найдется что-то прекраснее, чем, например, Нью-Джерси, и все-таки…
– Вообще-то, я впервые лечу за границу.
– Правда?
Хедли кивнула.
– Волнуешься, наверное?
– Из-за чего?
– Первое знакомство с Лондоном…
– Да я ничего особенно хорошего не жду.
– Ну да, верно. А если бы могла выбирать, куда бы ты отправилась?
Хедли подумала немного.
– Может быть, в Австралию. Или в Париж. А ты?
Оливер посмотрел на нее, как будто ответ очевиден. Уголки его рта чуть заметно дрогнули в улыбке.
– В Северную Дакоту!
А сейчас Хедли в такси прижимается лбом к стеклу и невольно улыбается воспоминаниям. Оливер – словно застрявшая в голове мелодия. Как ни старайся, музыка их встречи звучит, бесконечно повторяясь, и неизменно трогает душу, как колыбельная или псалом. Слушать ее не надоест никогда.
Хедли старается не заснуть, хотя усталые глаза сами собой закрываются. Только после четвертого звонка до нее доходит, что это ее телефон звонит, а не водителя. Вытащив, наконец, мобильник из сумки, Хедли видит номер отца и несколько секунд собирается с духом, чтобы ответить.
– Я в такси, – говорит она вместо приветствия и, вытянув шею, проверяет время по часам на приборной доске.
У нее екает под ложечкой: уже одиннадцать двадцать четыре!
Папа вздыхает. Хедли представляет, как он расхаживает по церкви, весь такой нарядный, в смокинге. А вдруг он предпочел бы, чтобы она совсем не приехала? У него сегодня столько забот: цветы, программки, всех гостей нужно рассадить, а тут еще Хедли со своим пропущенным рейсом – лишняя головная боль.
– Ты не знаешь, далеко еще ехать? – спрашивает папа.
Хедли, прикрыв рукой мобильник, громко кашляет. Водитель вздрагивает, явно недовольный, что его отвлекают от разговора.
– Простите, сэр, вы не знаете, далеко еще?
Он шумно вздыхает, раздувая щеки.
– Двадцать минут. Тридцать. Э-э… Двадцать пять – тридцать. Скорее тридцать.
Хедли, хмурясь, вновь прижимает мобильник к уху.
– Полчаса примерно.
– Проклятье! Шарлотту удар хватит.
– Начинайте без меня.
– Хедли, у нас свадьба! Это не то, что пропустить рекламу в синематографе.
Хедли закусывает губу, чтобы не поправить: «В кинотеатре!»
– Слушай, – предлагает папа, – скажи водителю, что дашь ему двадцать фунтов сверху, если доедете за двадцать минут. Я поговорю со священником, постараемся потянуть время.
– Ладно, – отвечает Хедли, с сомнением глядя на таксиста.
– И не беспокойся слишком, в случае чего подруги Шарлотты готовы закрыть брешь.
В папином голосе такие знакомые смешинки – Хедли их помнит с детства.
– Какую брешь?
– Твое отсутствие, – бодро отвечает он. – Пока!
Водитель при намеке на бонус заметно оживляется и, свернув с автострады, углубляется в лабиринт узких улочек, застроенных живописными домами, с целой россыпью пабов, рынков и маленьких магазинчиков. Хедли подумывает, не переодеться ли прямо в машине, но для нее это все-таки слишком смело, и она просто смотрит в окно, грызя ногти и стараясь вообще ни о чем не думать. Легче было бы войти в церковь с повязкой на глазах. Как на расстрел.
Хедли смотрит на лежащий у нее на коленях мобильник и, отщелкнув крышку, набирает мамин номер, но услышав автоответчик, с тяжелым чувством закрывает телефон. Прикинув разницу во времени, она понимает, что в Коннектикуте раннее утро, а мама всегда спит как медведь – совсем не воспринимает окружающий мир, пока не примет душ и не напьется кофе. Хоть они так нехорошо расстались, Хедли чувствует, что от маминого голоса ей бы сразу полегчало. Услышать бы его сейчас!
Водитель выполняет свою часть договора: ровно в одиннадцать сорок шесть такси подкатывает к огромной церкви с красной черепичной крышей и высоким шпилем – его верхушка теряется в тумане. В раскрытых дверях маячат двое круглолицых мужчин в смокингах.
Хедли отсчитывает из выданных мамой перед отлетом разноцветных банкнот сумму, которая кажется непомерно большой для поездки из аэропорта, и прибавляет обещанную двадцатку. В итоге у нее остается всего-навсего десять фунтов. Водитель, вытащив из багажника чемодан, уезжает, оставив ее под дождем.
Из церкви доносятся величественные звуки органа, а встречающие гостей джентльмены в дверях смотрят на Хедли, держа наготове программки, но она, приметив чуть дальше еще одну дверь в кирпичной стене, направляется туда. Хуже необходимости появиться у алтаря может быть только одно: выскочить туда раньше времени, в мятой джинсовой юбке, волоча за собой красный чемодан на колесиках.
За дверью обнаруживается садик с каменной статуей какого-то святого посередине. На голове и плечах статуи сидят три голубя. Хедли с чемоданом движется вдоль стены, пока ей не попадается еще одна дверь. Хедли толкает дверь плечом, и сад наполняет торжественная музыка. Оглядевшись, Хедли направляется по коридору в глубь церкви и вскоре натыкается на худенькую женщину в шляпке с перьями.
– Извините, – почти шепчет Хедли. – Я ищу… жениха?