Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Позже, когда стало ясно, что тренировки футбольной команды и болтовня по телефону Хедли интересуют намного сильнее, чем Джейн Остен и Уолт Уитмен, час превратился в полчаса, затем они стали читать не каждый вечер, а через один, только все это было уже неважно. Истории, рассказанные в книгах, стали частью Хедли – усвоились организмом, как хорошая еда, и расцвели пышным цветом. Они значили не меньше, чем другие черты, доставшиеся ей от отца: голубые глаза, соломенно-желтые волосы и россыпь веснушек на носу.

Папа часто приносил ей книги – дарил на Рождество и на день рождения или вовсе без повода. Попадались среди них роскошные ранние издания с золотым обрезом и растрепанные книжки в бумажных обложках, купленные с лотка за пару долларов. Мама только руками всплескивала, особенно если видела новый экземпляр книги, уже имеющейся на полках в кабинете.

– Еще один-два словаря, и дом рухнет! – возмущалась она. – А ты дубликаты покупаешь!

А Хедли его понимала. Он и не ждал, что она все прочтет. Может быть, когда-нибудь… А сейчас важен был сам жест. Папа дарил ей самое важное, что было у него в жизни. По-другому он не умел. Он – преподаватель литературы, словесник, любил книги и собирал для своей дочери библиотеку, как другой мог бы строить дом.

Поэтому ее так резануло, когда он в Аспене дал ей потрепанный томик «Нашего общего друга». Слишком знакомо, слишком больно. И Хедли сделала то, что умела лучше всего: постаралась забыть о подарке.

А сейчас, в поезде, ползущем по туннелям глубоко под улицами Лондона, Хедли вдруг становится приятно, что у нее есть эта книга. Она давно уже не читала Диккенса – сначала были другие дела, более увлекательные, а потом, наверное, из своеобразного протеста против папиного ухода.

Говорят, что чтение – это бегство от реальности, но для Хедли книга становится спасательным тросом. Окружающий мир бледнеет и отступает. Хедли уже не раздражают тычки чьих-то локтей и кошелок, грызущая ногти женщина в безрукавке, двое подростков с ревущей в наушниках музыкой и попрошайка, играющий на скрипке в дальнем конце вагона – хиленькая мелодия едва пробивается сквозь шум толпы. От стука колес голова гудит, но взгляд не отрывается от текста, словно фигурист, исполняющий вращение на льду. Теперь у нее есть якорь.

Проглатывая одну главу за другой, Хедли напрочь забывает, что собиралась вернуть книгу. Слова, конечно, не папины – а все равно он весь тут, на книжных страницах. О чем-то ей это напоминает…

Уже собираясь выходить, она замирает, стараясь вспомнить подчеркнутую фразу, которую заметила тогда в самолете. Листая страницы в поисках чернильной пометки, Хедли вдруг с удивлением натыкается на другую такую же.

«Ах! Выпадают же на нашу долю дни, ради которых стоит и жить, и умереть!»

Хедли поднимает глаза, чувствуя, как щемит в груди.

Еще утром ей казалось, что папина свадьба – худшее, что может случиться в жизни, а сейчас она понимает, что есть куда более серьезные несчастья, и произойти они могут в любую минуту. Хедли выходит из поезда вместе с другими пассажирами и, разглядывая выложенную плиткой на стене надпись «Паддингтон», изо всех сил надеется, что ошиблась и не застанет здесь то, что ожидала.

12

9.54 по североамериканскому восточному времени

14.54 по Гринвичу

На улице снова выглянуло солнце, а тротуары еще серебрятся от влаги. Хедли поворачивается кругом в попытке сориентироваться. Аптека с белой дверью, антикварный магазинчик, здания пастельных тонов. Из паба высыпает толпа осоловелых мужчин в полосатых рубашках-регби. Мимо торопятся тетки с сумками, полными покупок.

Хедли смотрит на часы: почти три, а она понятия не имеет, что делать дальше. Поблизости не видно ни полицейских, ни туристического агентства или справочного бюро, ни одного книжного магазина или интернет-кафе. Словно в каком-нибудь дурном реалити-шоу: участников забросили в Лондон без карты и компаса – и выпутывайся как хочешь.

Хедли выбирает направление наугад. Она бредет по улице, жалея, что не догадалась переобуться, когда удирала со свадьбы. В закусочной на углу продают жареную рыбу с картошкой – от одного запаха начинает урчать в животе. Хедли ничего не ела после тех крендельков в самолете, а не спала еще дольше. Свернуться бы в клубочек и заснуть, но ее упорно гонит вперед странная смесь волнения и страха.

Через десять минут ноги стерты до волдырей, а ни одной церкви ей до сих пор не попалось. Хедли заглядывает в книжный магазин – спросить, не знают ли они, где тут статуя Девы Марии, – но под изумленным взглядом продавца тут же выскакивает на улицу, не дожидаясь ответа.

В витринах мясных лавок висят на крюках разрубленные туши, в магазинах готовой одежды красуются манекены на каблуках повыше, чем у Хедли. Полным-полно пабов и ресторанчиков, мелькнула даже библиотека – Хедли вначале приняла ее за часовню. И ни единой церкви, ни шпиля, ни колокольни… И вдруг – вот она.