Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Выйдя из переулка, Хедли видит на другой стороне улицы узкое каменное здание. Моргнув несколько раз, будто увидела мираж, Хедли бросается вперед как на крыльях. Но тут колокола начинают веселый перезвон, и из дверей высыпает жизнерадостная компания. Здесь празднуют свадьбу.

Хедли только сейчас замечает, что все это время задерживала дыхание. Отдышавшись и пропустив мчащиеся мимо такси, она переходит через улицу и убеждается в том, что уже и так знала: ни похорон, ни статуи, ни Оливера.

И все-таки уходить не хочется. Сценка, что разворачивается возле церкви, очень напоминает ту, в которой Хедли сама недавно участвовала: букеты, подружки невесты, вспышки фотоаппаратов, улыбки родных и друзей. Колокола заканчивают свою веселую песню, солнце клонится к закату, а Хедли все стоит, не трогаясь с места. А потом она делает то, что и всегда, когда заблудилась – достает из сумочки телефон и звонит маме.

Мобильник почти разрядился, а пальцы дрожат, нажимая на клавиши. Скорей бы услышать мамин голос! Невозможно поверить, что, расставаясь, они поссорились, и еще невероятней – что с тех пор не прошло и двадцати четырех часов. Кажется, что прощание было в какую-то другую эпоху.

Они с мамой всегда были очень близки, но после папиного ухода что-то нарушилось. Хедли злилась, как никогда в жизни, а мама… Мама просто сломалась. Несколько недель она двигалась, будто под водой, тяжело ступая, с постоянно красными глазами, и оживала только при звонке телефона. Вся дрожа, словно камертон, она хватала трубку, надеясь услышать, что папа передумал.

Только он так и не передумал.

В те первые недели после Рождества они поменялись ролями: Хедли каждый вечер приносила маме еду, а по ночам лежала без сна и слушала, как мама плачет, и заботилась о том, чтобы на столике у кровати всегда стояла полная коробка бумажных носовых платков.

Вот в чем главная несправедливость: уйдя, папа не только разрушил что-то между собой и мамой, между собой и Хедли, но и для Хедли с мамой прежняя легкость превратилась в нечто хрупкое и неустойчивое, готовое в любую минуту разлететься мелкими осколками. Казалось, больше уже не будет нормальной жизни, они вечно будут метаться между злостью и горем, и черная дыра, образовавшаяся в доме, затянет их насовсем.

А потом все вдруг закончилось.

Примерно через месяц мама как-то утром появилась в комнате Хедли, одетая в ставшую привычной униформу – трикотажную рубашку с капюшоном и старые папины пижамные штаны, которые ей были велики.

– Хватит! – сказала мама. – Надо мотать отсюда.

– Что? – нахмурилась Хедли.

– Собирай вещички, дитя! – сказала мама, почти как раньше. – Мы едем путешествовать.

Был конец января, на улице так же уныло, как и в их семье. Но выходя из самолета в Аризоне, Хэдли заметила, как маму отпускает. Уходит напряжение, так долго державшееся в ней тугим узлом. Долгие выходные они с мамой провалялись у бассейна в отеле, загорели до черноты, а волосы, наоборот, выбелило солнце. Вечерами ходили в кино, ели гамбургеры, играли в мини-гольф. Хедли все ждала – вот-вот мама бросит притворяться и зальется слезами, как это происходило в течение нескольких недель. Но ничего подобного! Мелькнула даже мысль – если дальше вся их жизнь будет как один долгий девичник, может, это не так и плохо?

Но только после возвращения она поняла, для чего на самом деле мама затеяла эту поездку. Почувствовала сразу, едва войдя в дом, словно остаточное электричество в воздухе после грозы.

Папа приезжал.

Они долго стояли в холодной полутемной кухне, отмечая мысленно, чего не хватает. Больше всего задевали мелочи – не то, что бросается в глаза, вроде курток на вешалке и шерстяного пледа, обычно лежавшего на диване в соседней комнате, а крошечные незаполненные пустоты: керамическая банка, которую Хедли сделала для папы на занятиях по гончарному делу, фотография его родителей в рамке, всегда стоявшая на комоде, папина кружка, без которой буфет выглядел непривычно. Будто дом ограбили. Первая мысль Хедли была о маме.

Но один-единственный взгляд убедил ее в том, что мама знала.

– Почему ты мне не сказала?

Мама вошла в гостиную, ведя рукой по мебели, как будто проверяла, все ли на месте.

– Думала, будет слишком тяжело.

– Для кого? – Хедли сверкнула глазами.

Мама посмотрела на нее терпеливо, словно давая разрешение: теперь очередь Хедли позволить себе срыв.

– Мы думали, тебе будет тяжело это видеть. Он хотел бы встретиться с тобой, но не так. Не тогда, когда он приедет за вещами.

– По-моему, мне решать, что для меня тяжело, а что нет. Кажется, до сих пор как раз я держала себя в руках.

– Хедли…

Мама шагнула к ней, но Хедли шарахнулась от нее.

– Не надо! – сказала она, глотая слезы.