Статус: все сложно

В её голосе действительно послышались жалобные нотки, и Макс понял, что переусердствовал. Впрочем, ему было на это решительно наплевать.

— Я приехала к Марку, пусти!

— Дошло наконец?

Нет, всё же на русском звучало гораздо более доходчиво, даром, что рыжая могла его и не знать. Но на это Максу тоже было насрать.

— Да отпусти же! Мне вправду больно.

Репортёрша попыталась высвободиться и прошмыгнуть мимо — к дому, что выбесило Макса окончательно. Так и не выпуская её руки, которую сжал ещё сильнее, он впечатал рыжую спиной в кирпичный столб забора и навис сверху. Всего мгновение всматривался в её лицо. Она была красивая — даже чересчур. И в расширившихся зрачках глаз, которые смотрели на него снизу-вверх, Макс видел своё отражение. И что-то ещё, чему не мог дать чёткого названия. Страх? Возможно, хотя, скорее это было непонимание, смешанное с обидой за несправедливо причинённую боль.

— Я обычно два раза не повторяю, — размеренно, тихо и даже спокойно проговорил Макс, всё же переходя на английский.

Скользнув взглядом по лицу девицы, остановился на приоткрытых губах, с которых срывалось частое дыхание. Интересно, что связывало её с Марком? Она была одной из? Хотя, какое ему до этого дело? Ни это, ни бабы Марка его вообще не должны заботить. Важно лишь то, что всяким журналистам здесь не место. Только не сейчас, когда речь идёт о слишком личном.

— Но для тебя сделаю исключение. Я хочу, чтобы ты свалила отсюда куда подальше. И чтобы я тебя больше здесь не видел. Марк сейчас очень занят. У Марка умерла мама и ему не до вездесущих ищеек, вроде тебя. Мы не даём интервью. Не приглашаем за поминальный стол. Мы вообще не общаемся с репортёрами. Возможно, для тебя я бы сделал исключение, но я больше не донашиваю за братом вещи.

Искривив губы в улыбке, которая наверняка больше походила на оскал, Макс вытолкал рыжую за забор и, отпихнув журналистку от себя, закрыл калитку на замок. Нет, он никогда не трогал женщин. Не переступил это правило и сейчас. Потому что в любом другом случае от рыжей не осталось бы живого места.

— Вы что, в детстве не наигрались?! — Мэдди почти кричала в трубку, чтобы перебить шум проезжавших мимо машин, не замечая того, что голос Марка на другом конце звучит как-то странно.

— Ты о чем?

— О том, что меня встретил твой брат!

— А.

— А? И это все, что ты можешь мне сказать?

Молчание.

— Мэдди, извини…

— Слушай, Беккер, я все понимаю. Может, я не вовремя и некстати, но так и сказал бы. К чему этот розыгрыш?

— А что случилось?

— Случилось то, что завтра с утра на мне будет парочка красочных синяков, — саркастически отозвалась Мэдди.

— Что?

— Марк, ты что, пьян?

— Нет. То есть, немного…

— Понятно, я тут не к месту. Извини. Думала, что тебе будет одиноко и хреново после того, что случилось в Сочи, но, видимо, ошиблась. Дура.

— Это не так, Мэдди. Ты чудо.

— Ещё какое! В мокрых перьях.

— Черт! Где ты сейчас?

Маделин огляделась по сторонам, но не увидела ничего примечательного, кроме ряда однообразных домов. Улица, на которую она вышла, уходила далеко вдаль и казалась бесконечной. Настоящий русский размах.

— Не знаю, — сказала она растерянно.

— Как не знаешь? Ты что, ушла далеко от дома?

— Да, я так разозлилась, что сама не заметила, как и куда иду…

— Господи, Мэдди… — в тоне Марка послышалось беспокойство.

— Да не парься. Поймаю такси.

— Неприятности ты поймаешь, а не такси! Опиши мне, что ты видишь.

— Дома.

— И все?

— Много домов. Так лучше?

Ругательство, раздавшееся в трубке в ответ, было отборным, как молоко в Индиане и таким же непостижимым, как русская душа.

— У тебя есть интернет?

— Предлагаешь спросить: «Окей, Гугл, в какой я жопе?» — съехидничала Мэдди.

— Почти. Включи геолокацию.

— Господи, точно!

Она совсем забыла, что закачала в телефон оффлайн карты. Понять бы ещё, что там написано… Открыв приложение, Мэдди выдохнула с облегчением, обнаружив, что названия улиц оказались продублированы на английском.

— Проспект Энгельса, 107, — она произнесла немецкую фамилию очень мягко, чуть растягивая гласные.

Марк хмыкнул.

— Никогда не думал, что фамилия одного из основоположников марксизма может звучать так сексуально. Жди там, я скоро.

— Марк…

— Жди, — повторил он и отключился.

Что-то не давало Марку покоя. Разрозненные картинки, мельтешащие в его голове, чуть затуманенной алкоголем, но по-прежнему способной мыслить, никак не складывались в единый пазл.

«Она была далёкой…»

Да. Это было самое подходящее слово для описания матери после развода. Но Марк не мог даже представить раньше, что и для Макса она была такой же. Оставался лишь один вопрос — почему?

Ожидая Мэдди, он продолжал думать об этом. Его блуждающий взгляд упёрся в дверь маминой комнаты. Дверь, за которой могли быть ответы на его вопросы.

Подойдя ближе, Марк заколебался. Оглянулся в сторону коридора и прислушался, но Мэдди по-прежнему не было. Он взялся за ручку двери и чуть помедлил, прежде чем войти, словно был не уверен до конца, действительно ли хочет знать то, что могло его ожидать. Помотав головой, решительно толкнул дверь и оказался там, где присутствие матери чувствовалось особенно сильно.