Статус: все сложно

Он подошёл к окну и слегка протер запотевшее стекло. То, что он увидел за ним, заставило его улыбнуться. Марк ощутил, как нутро заливает теплота. Гораздо более действенная и сильная, чем та, что способны породить абсент и водка, пусть даже вместе взятые.

Мэдди помахала ему руками в смешных пушистых перчатках, и, стянув одну из них зубами, набрала новое сообщение.

«Может, выйдешь ко мне наконец для получения порции дружеского участия? Или мне дальше мокнуть, пока я не растаю, как снеговик?»

Это мгновенно привело его в чувство. Бедная Мэдди стоит под дождем, пока он тормозит, упиваясь радостью от того, что она здесь. Марк быстро вышел в коридор и направился к уличной двери. Она оказалась приоткрыта.

— Эй! Ты что, куришь? Ты это бросай, Беккер! — До слуха Марка донеслись слова Мэдди, а следом за ними — характерное шипение. Он понял, что рыжая, судя по всему, затушила сигарету вышедшего покурить Макса в луже. Усмехнувшись, Марк отступил в глубину дома. Интуиция подсказывала, что в данный момент он тут лишний.

* * *

— Я слушаю.

Мысленно чертыхнувшись, Макс забрал сотовый из рук брата и услышал в ответ молчание.

Только этого не хватало. Только не сейчас, когда всё только-только начало налаживаться и было хрупким, как подтаявший лёд. Перед глазами стояло выражение лица Марка, когда он передавал ему телефон. За показным равнодушием мелькнуло то, что совсем было непохоже на чувства, которые обычно проявлял брат по отношению к Алисе.

Разобраться бы этим двоим. Теперь уже без него. А он уже перетерпел ту самую острую степень боли, когда словно всё омертвело снаружи, но убийственным пульсом билось внутри. Нет, врал, что перетерпел. Алиса до сих пор была его личным триггером, вот только справляться с ним он уже умел.

— Макс?

— Теперь да.

— Чёрт, я не знала, что Марк рядом.

— Повод есть.

— Потому и звоню.

— Я так и понял.

Странный диалог. Донельзя. Он и не думал, что Алиса решит выразить ему соболезнования, когда — вернее, если — узнает. И теперь выходило, что лучше бы она, узнав о смерти их матери, просто проигнорировала бы эту новость.

— Я не знаю, что стоит говорить в таких случаях. Точнее, знаю, но это всё настолько официально.

— Тогда ничего не говори. Мне достаточно того, что ты позвонила.

— Хорошо. Если что-то нужно…

— Не нужно.

Он почти выкрикнул эти два слова, тут же поморщился от того, как грубо они прозвучали. Вздохнул и сжал пальцами переносицу. Сам не мог понять, какого чувства внутри больше — сожаления, злости, разочарования. Или страха, что теперь Марк снова от него отстранится.

— Извини. Не нужно ничего.

— Я понимаю.

Она замолчала, и Макс молчал тоже. Понимая, что нужно закончить этот никому не нужный разговор, от которого испытывали неудобство оба, но при этом словно бы хватаясь за то, что когда-то ему принадлежало.

— Ты извини, Алиса, я устал сегодня жутко.

Он достал из пачки сигарету и затянулся от зажигалки, несмотря на то, что дождь не способствовал перекурам. Заметил в нескольких метрах от себя девушку за забором, которая направлялась прямо к калитке.

— Я поняла. Это означает «пока»?

— Что-то вроде того.

— Тогда пока.

— Пока, Алиса.

Нажав отбой прежде, чем успел бы передумать и сказать, как он, оказывается, безумно соскучился по её голосу за то время, пока они не общались, Макс спрятал сотовый в карман и невольно улыбнулся, встретив открытый и радостный взгляд рыжей девушки, спешившей прямо к нему.

— Сегодня я без камеры и диктофона. Никаких журналистских расследований! — воскликнула та на чистом, без акцента, английском, заставив Макса прищуриться. Улыбка мгновенно сползла с его лица, а челюсти сжались с такой силой, что зубы скрежетнули друг о друга.

К ним, попировать на их горе, пожаловала какая-то репортёрша, которая не поленилась пролететь через океан, чтобы только вынюхать что-то о женщине, уже лежащей в сырой земле? Злость и ярость стали затапливать Макса, поднимаясь откуда-то из глубины, выкручивая нервы, пока не застлали взгляд, которым он смерил журналистку. Он поднял руку с зажатой в ней сигаретой и глубоко затянулся, безуспешно пытаясь заглушить горьким дымом гнев.

— Ты постригся? — Рыжая смотрела на него, склонив голову, но, заметив Marlboro, воскликнула: — Эй! Ты что, куришь? Ты это бросай, Беккер!

И не успел Макс послать её ко всем чертям, а лучше — ещё дальше — как журналистка забрала у него сигарету и выбросила в ближайшую лужу. С коротким шипением та погасла, что совсем не успокоило Макса. Напротив, ярость стала ледяной, какой бывала только тогда, когда кто-то доводил его до точки.

Подавшись к журналистке, он грубо схватил её за предплечье и шагнул к калитке, понуждая рыжую сделать то же самое.

— Послушай сюда. Ты сейчас выматываешься отсюда на хер и вообще забываешь о том, что на Земле есть Беккеры, поняла?

Он даже не понял, что эти слова произнёс по-русски, но повторять не стал — если репортёрша не была полной идиоткой, по его тону поняла если не всё, то основную часть как минимум.

— Эй! Отпусти меня. Больно!