Её дом потихоньку трансформировался под пустошинскую жизнь. В столовой, например, несмотря на её протесты, была установлена дровяная печь, подвинув обеденный стол ближе к краю, а для её дымохода прошлось проделать в стене дыру. Плиту с кухни забрали минитмены, аргументируя это тем, что из неё можно извлечь полезные для строительства детали, а в подвальном помещении установили водяной фильтр и вечно гудящий генератор, что дарил электричество всему дому, вместо старого. Наконец-то у неё заработал холодильник, а лампочки начали светить так, как нужно, а не тусклым, еле пробивающимся светом. Правда, некоторые неудобства всё же оставались, например, для того, чтобы принять тёплую ванну, приходилось долго греть воду в вёдрах на плите, а потом таскать их на второй этаж. Зато с распределением времени проблем у Выжившей не было. Просыпалась она рано, принимала душ, если не сделала это вечером, затем варила на плите себе что-нибудь на завтрак, причем с запасом, чтобы хватило на весь день (привередливость в еде за эти месяцы как рукой сняло), а ещё ставила на огонь турку с бодрящим напитком. После же шла по делам в посёлок — работы там всегда хватало. Два часа после обеда леди выделяла на обучение местных детишек всему, чему только могла, начиная от чтения, заканчивая объяснением литературы двадцать первого века для ребят постарше. Детвора легко шла на контакт с ней, а иногда родители оставляли своих отпрысков на целый день с ней, если им нужно было отлучиться по делам к нужному торговому поселению или даже к самому Банкер-Хиллу, а она никогда не могла отказать. Да и времяпровождения с ребятнёй было для неё приятным.
В общем, можно было уверенно сказать, что миссис Джексон таки сумела стать частью этого мира, такого дикого и непонятного до слёз для неё поначалу. Рутинные, повседневные дела занимали всё её время, не считая тех вылазок с друзьями. И, тем не менее, они не могли отвлечь от одного важного вопроса, который терзал Джоанну почти все эти три месяца. Он посетил её однажды и не смог покинуть мысли, прочно там обосновавшись. И от этого становилось не менее тревожно.
Вопрос был прост. И ясен.
Неужто она, вопреки самой себе, умудрилась влюбиться по самые уши?
Да не может быть!
***
«Cause I’ve got my love stuck in my head, in my head
I’ve got my love stuck in my thoughts, in my thoughts
I’ve got to keep my love in my heart…
I’ve got my love stuck in my throat, in my throat
I left my love out in the cold, in the cold
I’ve got to give my love to my soul…
And let go».
Mother Mother — Love Stuck
Поначалу она не осознавала того, что таки сумела «втрескаться». И не думала, что ей это позволено. Всё казалось, а, точнее, прикидывались простыми дружескими жестами, что вызывали в глубине души приятную, согревающую теплоту, такую чуждую для пустошей. Ничего такого. Дружба. Взаимопомощь. Приятельская забота. Затем внутри неё забился тревожный звоночек, сообщающий о том, что на друзей так не смотрят. И на дружественные комплименты реагируют спокойной улыбкой, а не пунцовым румянцем щёк. И перед встречей не разглядывают себя подолгу в зеркале, отыскивая кучу существующих и несуществующих изъянов. А затем миссис Джексон поняла, что это уже необратимо. И из головы исчезать не собирается. Даже наоборот.
И ведь… кто же смог вызвать у неё такое по-детски чистое бескорыстное чувство привязанности? Не красавец Престон, что всегда учтиво, вежливо общался с ней и часто помогал ей, с чем бы не попросила. Не белокурый Мартин, лишь на несколько лет младше неё. Не Хоторн-путешественник с целым ворохом занимательных историй за плечами. И даже не талантливый Стурджес, который не один раз намекал ей, что у него нет пары.
О, нет. Леди угораздило полюбить Валентайна, страшного робота-чертяку, сама идея отношений с которым казалась не то, что неосуществимой, а самым настоящим нонсенсом, таким ирреальным и мечтательным, что мысли об этом поначалу вызывали в душе непонятную дрожь, смешанную с её чёртовым любопытством, никогда не покидающим её сознание.
Это было неправильно.
Это было странно.
Но сопротивляться этому у неё не было сил и, тем более, желания.
Он понимал её так, как никто другой. Он относился к ней деликатно, зная, из какого она времени, ведь сам пришёл из него. Он показал ей, что жизнь на пустошах не так уж плоха. И единственный пропускал её в дверях, когда следовало.
Научил фехтованию. Терпел все её странности. Потакал внезапным прихотям, вроде того же похода в музыкальную лавку. Укрывал своим плащом в особо холодные весенние ночи. До сладкого трепета в сердце всегда мягко здоровался своим незаменимым «Здравствуй, Джоанна…»
Когда леди полностью осознала, что её родная душа заключена в металлическую оболочку, она растерялась, не зная, что ей делать дальше. Попытаться жить с этим, как ни в чём не бывало? Или что-то предпринимать? Но боязнь разрушить происходящее между ними, такое ещё хрупкое и нежное, препятствовала этому.
И она не знала, как ей быть.
***