Стеклянная гора

Босоногие пляжи,
Литва, по лодыжки
стоящая в пене.
Белесое море восходит
над нею, как небо,
и шепчет на память
кошачью латынь Ширвидаса,
на глазах прибывая.
У мальчика плавки порвались,
он ходит в рубашке.
А девочка не причесана
и движется вместе с морем
навстречу.
          Я третий,
но я понимаю русалочьи речи
влюбленных подростков
и в варварский темный язык
смотрю как Набоков.

5 августа 1984, Паланга

***

Ну, еще потерпи
и усни. И река разведет берега.
И соседские девочки,
подавая нам пить,
на крестьянских качнутся ногах.
Мы - небесное приращение
скудных российских богатств,
земляки. С нами водятся
хищные боги и нас обирают.
Недалеко от рая,
где Ева лепешки пекла,
нам двоим постелили.
Это можно на скрипке сыграть:
просветление и невинность,
и еще одна тема, прямо
к Господу Богу на праздник.
А она не дается и дразнит,
и новую жажду
никакая любовь
не умеет уже утолить.
И рассеянно детской рукой,
стебельками цыганского мыла,
легкой слюнкой молочной
пишут на спящей воде
и черпают чашкой
то, что после у нас на губах
отливает речным серебром.

8 августа 1984, Паланга

***

Вставай пораньше - и уже назад
не хочется. Ну, скажем, в полшестого.
И в загородно-вогнутый пейзаж
впорхнет неловкий самолет почтовый
и унесет тебя куда-нибудь,
по небу пробежится - и отпустит,
и снова можно жить, а ту судьбу
забыть, забыть, или с чужою спутать.
Писать стихи или учить детей
чему-нибудь хорошему - футболу,
ходить по пустырям, на пустоте
сбивать подошвы, дорожить собою,
иметь приятеля, а лучше сразу двух,
в кино поплакать, в темном вестибюле
вдруг отразиться - и захватит дух
похожестью. И маленький грязнуля
попросит три копейки на сироп.
И подвернется прежний провожатый,
какой-нибудь бетховенский сурок,
и запоет, не попадая в ноты.

22 августа 1984

***

Машинка стучит.
И в яркий кружок фонаря
не пускает зеваку.
Нагар от свечи
на позеленевших щипцах
и овальная рама в простенке -
пустая. А как одинаково
подводят глаза. А как перехватывает
дыханье, и после машинка стучит,
а соседка по даче не слышит.
И тыща причин
тосковать опустевшему деревцу вишни.
И легче забыться в воскресном
очищающем вкусе вина.
А вишня томится, клонится,
как будто не с этой землею сроднилась,
как будто с японского переведена.

9 сентября 1984

***