Стенание

Мы вошли. Внутри было людно: лавочники и мастеровые зашли выпить после работы. Барак взял две кружки пива, и мы заняли места с видом на переулок. Ставни в этот знойный вечер были открыты, и с улицы просачивались пыль и вонь большого города. Только мы сели, как мой помощник снова встал. Мимо прошел мощного сложения человек в красном мундире констебля, с дубинкой на плече и с фонарем в руке. Позже он зажжет фонарь и будет ходить дозором по улицам, следя, чтобы после вечернего звона никто не выходил из дому. Джек наклонился ко мне:

– Давайте кошелек. Скорее!

Я протянул ему кошелек, Барак метнулся на улицу, и я увидел, как они с констеблем, сдвинув головы, говорят о чем-то. В какой-то момент служитель порядка обернулся и взглянул на меня, а потом направился вниз по Темз-стрит. Джек вернулся в таверну.

– Порядок, – объявил он. – Я с ним договорился.

– Я не видел, чтобы ты передавал ему деньги, – удивился я.

– Он мастер брать деньги незаметно. Как и я – давать. Я сказал констеблю, что мы ведем официальное расследование в связи с пропажей драгоценностей и в девять встречаемся в том доме с одним осведомителем. Попросил его быть наготове, чтобы войти внутрь с подмогой, если я вдруг крикну.

– Хорошая работа.

Из всех, кого я знал, никто не мог сравниться с Джеком в подобного рода делах. Его интуиция всегда работала превосходно.

– Я спросил, не знает ли он, кто там живет, и констебль ответил, что порой там бывают двое каких-то типов, но по большей части дом пустует. Он подозревает, что какой-то джентльмен поселил там свою зазнобу, но, ежели и так, он ее ни разу не видел. Вы обеднели на четыре шиллинга, но дело того стоит, – заключил мой товарищ и, помолчав, добавил: – Вполне может быть, что дом принадлежит какому-нибудь придворному и там творится нечто противозаконное. У лорда Кромвеля были такие убежища, и, полагаю, люди королевы держат того тюремщика из Тауэра в подобном месте.

Он замолчал, когда мальчик, ходивший вокруг столов с зажженными свечами на грязных тарелках, поставил одну перед нами. На улице смеркалось. Барак отхлебнул пива и снова встал:

– Хочу быстренько пройтись туда-сюда по улице – посмотреть, не горит ли свет в том доме.

Он снова вышел и через несколько минут вернулся:

– Ставни и в самом деле зеленые, как сказано в записке. Они закрыты, но я заметил в щелях свет на первом этаже. – Джек приподнял брови и улыбнулся. – Заняться нам пока нечем, остается только ждать вечернего звона. – Он сделал еще один большой глоток пива.

– Спасибо, – тихо поблагодарил я. – Ловко ты все придумал. Мне бы самому ничего такого и в голову не пришло.

Мой помощник кивнул:

– Мне было довольно интересно убедить констебля помочь нам, проследив за этим домом. И даже та стычка в трактире, откровенно говоря, пришлась по душе, несмотря на раненую руку. Старые привычки так просто не умирают. – Он вдруг нахмурился. – Но у меня уже не та быстрота реакции, как раньше, да и сил поубавилось. У меня хорошая жена, хорошая работа, маленький ребенок, и скоро родится второй… – Некоторое время Джек смотрел куда-то вдаль, а потом сказал: – Когда я был мальчишкой, лорд Кромвель буквально вытащил меня из канавы. Мне очень нравилось служить у него: там требовался острый ум, а иногда и острый нож. Но такая работа – для молодых и для тех, кому нечего терять.

Мне на ум пришел отрывок из Священного Писания, и я процитировал его:

– «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое»[24].

– У меня никогда не было возможности что-либо делать по-младенчески. – Барак снова припал к пиву и жестко посмотрел на меня. – Просто дают о себе знать старые пристрастия: я по-прежнему люблю возбуждение, которое испытываешь оттого, что быстро двигаешься, быстро соображаешь и тщательно все подмечаешь, – насколько это лучше, чем целый день корпеть за столом в конторе. Сегодня я это понял. – Он задумался, а потом взглянул на меня и тихо признался: – Вы знаете, несколько месяцев назад я прошел на улице мимо своей матери.

Я изумленно уставился на собеседника. Мне было известно, что мать Барака, овдовев, быстро забыла его отца и вышла замуж за другого человека, которого мальчик терпеть не мог, и что в результате Джек к двенадцати годам оказался на улице.

– Она была уже совсем старая, сгорбленная и несла охапку хвороста, – рассказал мой помощник. – Не знаю, что стало с отчимом, – надеюсь, что этот тип умер.

– Ты поговорил с ней?

Джек покачал головой:

– Она шла навстречу, и я сразу ее узнал. Я остановился, не зная, сказать ей что-нибудь или нет. Мне было ее жаль. Но мать быстро прошла мимо, даже не узнав меня. Вот так. Пожалуй, оно и к лучшему.

– Как ты мог ожидать, что она тебя узнает? Ты же не виделся с ней больше двадцати лет!

– Хорошая мать узнала бы собственного ребенка, – упрямо проговорил Барак.

– Ты сказал Тамазин?

Мой помощник снова покачал головой:

– Нет. Она стала бы уговаривать меня разыскать эту женщину. А я не хочу. – Он сжал челюсти.

– Мне очень жаль.