Стенание

Я поднялся наверх, отпер сундук у себя в спальне и с тяжелым сердцем посмотрел на книги, что лежали внутри. Некоторые из них были включены в новый список запрещенной литературы и должны были быть переданы городским властям в ратуше до девятого августа. После этой даты обладание любым из перечисленных изданий влекло за собой суровое наказание. С тяжелым сердцем я взял свой экземпляр Нового Завета в переводе Тиндейла и со старыми, еще двадцатилетней давности, комментариями Лютера. Книги, что вошли в список, были моими друзьями в былые дни, когда я был сторонником Реформации, – одну из них мне подарил сам Томас Кромвель. Но, учитывая мою нынешнюю службу королеве, не говоря уже о ссоре с Изабель Слэннинг, я решил, что будет гораздо лучше тайно сжечь эти фолианты, нежели официально сдать их, чтобы мое имя не попало в какой-нибудь черный список любителей подобной литературы.

Я отнес книги вниз, запалил новую свечу от той, что горела на кухне, и пошел в огород, за которым тщательно ухаживала Агнесса. Там имелась большая железная жаровня, где сжигали сорняки и прочий мусор. Она была наполовину заполнена побуревшей, высохшей на недавнем солнце травой и ветками. Я взял сухую веточку, зажег ее от свечки и бросил на жаровню. Быстро вспыхнуло и затрещало пламя. Со вздохом взяв первую книгу, я стал вырывать из нее листы, которые когда-то так внимательно читал, и бросать их в огонь, глядя, как черные готические буквы чернеют и сворачиваются. Мне вспомнилась Энн Аскью, ее потрескавшаяся от огня кожа, и я содрогнулся.

На следующее утро, в понедельник, я пришел в контору рано: я порядком запустил текущие дела, и мне нужно было кое-что наверстать. Когда явился Барак, я рассказал ему о своем разговоре с Николасом и о встрече со Стайсом. Пояснив, что пока нам не надо ничего делать – только ждать известий от Сесила, – я спросил:

– Как там Тамазин?

– Только и делает, что говорит о завтрашнем дне рождения. Пригласила всех соседей. Ох уж эти женщины. – Джек пристально посмотрел на меня. – Думаю, она забыла о своих подозрениях насчет меня. Надеюсь, жена и впредь ничего не заподозрит, а? – Он поднял руку, и я увидел, что повязки на ней нет и швы сняты. – Я готов к действиям.

Позже в это же утро я пересек залитый солнцем Гейтхаус-Корт и зашел к казначею Роуленду. Старик, как всегда, сидел за столом; ставни на его окне были прикрыты. Он поздоровался со мной, коротко кивнув:

– В субботу я ждал вас на похоронах Билкнэпа. Надеялся, вдруг все-таки придете.

– На самом деле я просто забыл, – признался я.

– Как и все прочие. Присутствовали только я и проповедник. Что ж, брат Билкнэп лежит теперь в часовне, как и многие другие, под скромной плитой, на которой обозначены лишь даты рождения и смерти. Он не заслужил мавзолея.

– Бедный Билкнэп.

– О нет! – возразил Роуленд. – Богатый Билкнэп. Хотя, между нами говоря, толку-то от такого богатства… – Я промолчал, и казначей обратился к кипе документов у себя на столе. – Мне тут прислали бумагу из канцелярии личного королевского секретаря Пейджета, там сообщаются новые подробности визита французского адмирала в следующем месяце. Событие будет еще грандиознее, чем я думал. Я покажу вам документ. Но сначала, – казначей понизил голос, – мне придется потратить время на этот нонсенс.

Он вытащил из кипы на столе письмо и пододвинул его мне – это была жалоба Изабель, две страницы, исписанные ее аккуратным мелким почерком. Как я и ожидал, бывшая клиентка обвиняла меня в сговоре против нее с Филиппом Коулсвином, ее братом и архитектором Адамом – «из порочной злобы», поскольку она принадлежит истинной религии, а мы еретики.

– Это полнейший вздор, – сказал я. – Она сама выбрала эксперта.

– Мастер Адам радикал?

– Нет. Обвинение в ереси, которое миссис Слэннинг возвела на него, возмутившись результатами экспертизы, перепугало беднягу до смерти. Как вы справедливо заметили, это полный нонсенс.

Роуленд издал свой обычный смешок, напоминавший скрип ржавых петель, как будто у него в горле открывались и закрывались двери.

– Я верю вам, брат Шардлейк. Прошло много лет с тех пор, как вы якшались с радикалами, а не так давно во время нашей беседы я с удовлетворением заметил, как осмотрительны вы стали. Хотя вчера вас и не было на мессе.

– Неотложное дело. На следующей неделе непременно приду.

Казначей откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня, поглаживая свою длинную белую бороду потемневшими, как и у меня, от многолетней работы с чернилами пальцами.

– Вы словно бы притягиваете к себе неприятности, сержант Шардлейк, сами того не желая. И как только вас угораздило связаться с этой сумасшедшей?

– Просто не повезло. У всех барристеров случаются такие клиенты.

– Это верно. Я рад, что не участвую в этом вздоре. А что Коулсвин – он радикал?

– У него репутация реформатора.

Роуленд бросил на меня колючий взгляд:

– Миссис Слэннинг пишет, что вы ходили к нему на ужин.