Стенание

– Вообще-то, несмотря даже на то, что старая Дебора Коттерстоук умерла, его обязательство не разглашать конфиденциальные сведения о клиентах остается в силе. Но вы же знаете, как старики любят сплетничать. И я не удержался, чтобы не поинтересоваться, не известно ли ему что-нибудь об этой семье. – Филипп нахмурился. – Строго говоря, я, наверное, не должен вам рассказывать?

Я спокойно улыбнулся: меня всегда восхищала его прямота.

– Я больше не представляю интересы миссис Слэннинг. И обещаю, об этом никто не узнает. – Я наклонил голову. – А если бывший клиент угрожает барристеру, как сделала Изабель сегодня утром, думаю, тот вправе выяснить все, что может пролить свет на подозрительные обстоятельства. Как я понимаю, Филипп, рассказ того старика что-то проясняет?

Мой коллега утвердительно хмыкнул:

– Ну, скажем так, косвенным образом. Помните, мы с вами оба гадали, почему Эдвард Коттерстоук и Изабель Слэннинг столь враждебно относятся друг к другу, откуда эта взаимная злоба и, возможно, страх?

– Да. Это и в самом деле нечто, из ряда вон выходящее.

– Мы знаем от старого купца, с которым я беседовал раньше, что родной отец Эдварда и Изабель умер совсем молодым, а их мать вышла замуж снова, но и второй ее супруг тоже скончался. И купец сказал, что после этого мать, сын и дочь вечно были не в ладах друг с другом. – Коулсвин подался вперед в своем кресле. – Так вот, к этому старому барристеру, о котором я вам говорил, в пятьсот седьмом году, еще во времена правления прежнего короля, обратилась миссис Дебора Джонсон, как ее тогда звали, чье завещание и вызвало спустя много лет всю эту канитель с фреской. В то время она была привлекательной тридцатилетней вдовой, с двумя детьми…

– Эдвардом и Изабель.

– Да. Ее первый муж, мастер Джонсон, только что умер. От потливой лихорадки – страшной болезни, которая, как вы знаете, свирепствовала в городе в то лето.

Я вспомнил изображенного на картине самоуверенного молодого мужчину в высокой шляпе, отца семейства в окружении домочадцев: хорошенькой жены и двух маленьких детей. Как переменчива судьба: даже преуспевающий человек в самом цвете лет может быть внезапно сражен тяжелой болезнью!

– Мать Изабель и Эдварда стала законной наследницей супруга. Незадолго до этого в Канцлерском суде как раз обсуждали вопрос, может ли женщина наследовать дело и быть членом гильдии. Поэтому наш барристер, когда миссис Джонсон обратилась к нему, заверил ее, что может. Он отзывался о ней как о даме весьма решительной, обладающей сильным характером.

– Я помню ее лицо на картине. Миловидное, но в нем видны упрямство и твердость. Как и у ее дочери.

– Да. А через год миссис Джонсон опять консультировалась у адвоката. Она намеревалась снова вступить в брак, с человеком, который занимался тем же ремеслом, что и покойный мастер Джонсон, но боялась, что после замужества все ее права перейдут к новому супругу, Питеру Коттерстоуку.

– Так и должно было быть. Это происходит автоматически.

Филипп кивнул:

– Именно так барристер и сказал клиентке. А она пояснила, что ее дети, которым тогда было двенадцать и тринадцать лет, беспокоятся, как бы не лишиться наследства. Но эта женщина была настроена выйти за мастера Коттерстоука. И поступила по-своему. Однако Питер оказался порядочным человеком. Через несколько месяцев Дебора Коттерстоук, как она теперь звалась, пришла к юристу в третий раз, уже вместе со своим новым мужем, и мастер Коттерстоук написал завещание, в котором указал, что если умрет раньше жены, то объединенное дело – его собственное и покойного мастера Джонсона – должно перейти к ней. И он окончательно решил этот вопрос, формально усыновив Эдварда и Изабель, – так что теперь, даже если бы Дебора скончалась первой, они все равно получили бы каждый свою долю. Миссис Коттерстоук, очевидно, была в то время беременна, и супруги рассудили, что лучше все оформить законно.

Я поскреб щеку.

– Значит, Коттерстоук стал для детей хорошим отчимом. И они взяли его фамилию, чего, конечно, не сделали бы, если бы его не любили. А этот ваш старик не упоминал о ссоре внутри семьи?

– Ни единым словом, – ответил Коулсвин. – Сказал только, что вскоре после этого бедный мастер Коттерстоук утонул. Это мы и без него знали, но я решил заглянуть в отчет коронера. – (Я выпрямился.) – Очевидно, дело было так: однажды в воскресенье, вскоре после официального усыновления детей и написания завещания, мастер Коттерстоук вышел из своего дома в Олдгейте и отправился в порт, куда из-за границы только что прибыл корабль с товарами для него. Он взял с собой обоих детей, а также двух слуг – обычная вещь для выходящего в город джентльмена. Одним из слуг был Патрик Воуэлл – тот самый старик, который сейчас присматривает за домом покойной Деборы.

– В самом деле? – спросил я. Мне становилось все интереснее.