Стенание

Мы одновременно встали. После всех поклонов и взаимного обмена любезностями жена Джека лукаво улыбнулась:

– Значит, вот как вы исследуете тайны законов!

Мы с Бараком рассмеялись, хотя Николас слегка нахмурился, недовольный тем, что женщина позволяет себе такие вольности. Но мы с Тамми были старыми друзьями, а она никогда не отличалась чрезмерной стеснительностью.

Барак насмешливо сказал:

– Мы всего лишь позволили себе немного расслабиться в конце тяжелого дня. Хорошенькое дело – дамы суют свой нос куда не положено, а потом еще упрекают нас!

– За вами нужен глаз да глаз, – улыбнулась его супруга. – А теперь серьезно, Джек. Если вы закончили, то я хотела, чтобы ты сходил со мной на Истчипский рынок, посмотреть, нет ли там яблок.

– Уже поздно, – возразил мой помощник. – И ты же знаешь, яблоки еще не поспели: там одни остатки прошлогоднего урожая, причем, несмотря на то что все уже скукожились и сморщились, стоят они дорого.

– А мне так хочется! – Миссис Барак бросила на Овертона встревоженный взгляд. – Яблоки могли привезти из Франции: мы же теперь снова с ней торгуем.

– Спаси бог мой кошелек! – проворчал Джек, но отставил кружку.

– Мне тоже пора идти, – сказал я. – У меня в кабинете несколько документов, которые надо взять домой. Подождите, пока я их возьму, а потом запру дверь.

– Спасибо, – поблагодарила Тамазин и повернулась к моему ученику. – А как ваше здоровье, мастер Николас?

– Неплохо, миссис Барак.

– Джек говорил мне, что вы больше не теряете документов и не переворачиваете все в конторе вверх дном, как раньше, – заметила женщина озорным тоном.

– Я и прежде ничего не терял, – несколько смущенно ответил юноша. – Ну, если только изредка.

В кабинете я отобрал нужные мне документы. Когда я снова открыл дверь в контору, Николаса уже не было, а Тамазин сидела за столом Барака. Нежно наматывая на палец выбившуюся из-под чепца прядь ее светлых волос, Джек тихо говорил:

– Мы обыщем рынок вдоль и поперек, но найдем то, что ты хочешь, любовь моя…

Я кашлянул и встал в дверях. Мы вышли из конторы, и я некоторое время смотрел, как супруги направились по улице под клонящимся к закату летним солнцем, как обычно пересмеиваясь и по-дружески пререкаясь. И вдруг эта картина так взволновала меня, что у меня аж сердце защемило. Я со скорбью осознал, насколько не хватает в моей жизни простых семейных радостей. Но что же поделать, я не любил никакую женщину, если не считать глупых фантазий о королеве Англии, как у последнего желторотого мальчишки-пажа в Уайтхолле.

Я тихо поужинал в одиночестве, вкушая прекрасную пищу, которую приготовила Агнесса и которую со своей обычной тихой сноровкой подал Мартин Броккет. Я посмотрел на его четкий профиль. Так что же он все-таки делал, когда Джозефина застала его в моем кабинете? Мне в голову пришла тревожная мысль: а ведь для ловкого Мартина не составило бы труда убедиться, что молодой служанки нет поблизости, прежде чем снова заниматься чем-то запретным. Но нет, сказал я себе, скорее это была лишь мимолетная слабость – посмотреть, не найдется ли денег для сына. И эконом удержался от искушения, поскольку я всегда тщательно проверял свои счета и ни разу не обнаружил никаких пропаж.

Потом, пока еще было светло, я взял документы, которые принес из конторы, и отправился в сад, в свою любимую маленькую беседку. Эти бумаги касались осенней сессии Суда палаты прошений – спора между крестьянином и помещиком о праве первого рвать плоды с определенных деревьев. Как всегда в подобных делах, землевладелец-помещик был богат, а крестьянин без гроша за душой, и Суд палаты прошений был его единственным прибежищем. Я посмотрел на лужайку и увидел, что ко мне, бесшумно шагая по траве, приближается Мартин с письмом в руке.

Он поклонился:

– Только что принесли вам, сэр. Какой-то мальчишка.

Броккет протянул мне листок бумаги, сложенный, но не запечатанный.

– Спасибо, Мартин, – сказал я.

Мое имя было написано заглавными буквами. Я с тяжелым чувством вспомнил записку, сообщавшую о похищении Николаса.

– Могу я принести вам пива, сэр? – предложил эконом.

– Не сейчас, – коротко ответил я и подождал, когда он отвернется, прежде чем развернуть послание. К своему удивлению, я увидел, что текст написан мелким угловатым почерком Гая.

Мэтью!

Я пишу в спешке из больницы Святого Варфоломея, где работаю на благотворительных началах. Сюда доставили одного шотландца с ножевым ранением, и, похоже, он умрет. Он бредит и сказал много странного, упомянув среди прочего и твое имя. Ты можешь прийти, как только получишь эту записку?

Гай.

Я вскочил и поскорее пошел в конюшню, отметив, что Малтон просто написал свое имя, не добавив, как обычно, «Твой любящий друг».