– С этим уже ничего не поделать, – прямо заявил лорд Парр. – Остается только надеяться, что похитители сообразили, что упустили свой шанс и что дело католиков проиграно, а потому – извини меня, Кейт, – избавились от рукописи. Король больше не изменит своей политики, – добавил он.
Кранмер отчаянно замотал головой:
– Ну, положим, с нашим королем этого никогда нельзя исключать. Но я согласен, охота за книгой – уже не вопрос жизни и смерти, как то было прежде.
Я посмотрел на Екатерину:
– Поверьте, ваше величество, мне жаль, что я так и не смог найти рукопись. Простите меня.
– Господи, хватит уже повторять одно и то же! – резко прервал меня Парр. – Вы сделали что могли, даже если этого оказалось недостаточно. А теперь от вас требуется лишь молчать.
– Клянусь, я буду молчать, милорд.
– Ваши усилия на службе ее величеству не будут забыты, – заверил меня архиепископ.
Это был намек, что мне пора уходить. Я немного изменил позу, чтобы поклониться, избежав боли в спине, так как она все еще ныла с тех пор, как Николас повалил меня на землю, спасая от стрелка с аркебузой. Но тут с кресла поднялась королева:
– Мэтью, прежде чем вы уйдете, я бы хотела снова немного поговорить с вами. Пойдемте – вы уже видели мою галерею, но не при дневном свете. Давайте погуляем там. Мэри Оделл сопроводит нас.
Она кивнула Кранмеру и лорду Парру, которые низко поклонились, и, шурша шелком платья, направилась к двери. Я последовал за ней.
Теперь, когда через высокие окна внутрь лился свет, показывая пышные краски во всей красе, галерея королевы была великолепна. Птички в клетках прыгали и радостно пели, а ее величество медленно шла мимо. Я почтительно отстал на пару шагов, а Мэри Оделл замыкала шествие. Ее полное лицо ничего не выражало, но, оглянувшись, я заметил в глазах женщины настороженность.
Королева остановилась у ниши, в которой на мраморной тумбе стоял инкрустированный драгоценностями ларец. В нем хранились золотые и серебряные монеты с изображениями давно умерших королей и императоров. Некоторые монеты стерлись почти до полной гладкости, другие ярко сверкали, словно бы их только что отчеканили. Екатерина поворошила их длинным пальцем:
– Меня всегда интересовали древние монеты. Они напоминают нам, что мы всего лишь пылинки среди веков. – Она осторожно взяла одну. – Император Константин, установивший в Римской империи христианство. Эту монету несколько лет назад нашли близ Бристоля.
Королева подняла голову и посмотрела в окно: оно выходило на берег Темзы ниже дворца, и было видно, что вода отступает с отливом. Я проследил за ее взглядом, и мои глаза привлекла куча выброшенного из дворца в грязь мусора – овощная ботва, кости, свиная голова… Над отбросами кружили и кричали чайки: время от времени они садились и что-то клевали.
Ее величество с досадой отвернулась:
– Попытаемся взглянуть на противоположную сторону.
Мы перешли на другую сторону галереи, где окно выходило на маленький дворик с лужайкой между двумя зданиями. Там, о чем-то беседуя, шли два человека, и я узнал их. Один из них был епископом Гардинером, крепко сбитым, с красным лицом и снова одетым в белую шелковую сутану. Другой, помоложе, широкоплечий и угрюмый, с черной бородой, был Джоном Дадли, лордом Лайлом, командовавшим в прошлом году морскими силами при Портсмуте. Его оборонительная стратегия помогла отразить вторжение французов. Значит, он вернулся из своей миссии за границей – еще один старший советник, благосклонный к радикалам. Все шахматные фигуры были теперь расставлены. Я видел, что Гардинер что-то воодушевленно говорит, и на его грубом лице впервые на моей памяти появилось вежливое выражение. Каким-то образом по мимике и осанке этих двоих я догадался, что епископ защищается. Лорд Лайл наклонил голову. «Вот как, – подумал я, – происходит действительная борьба за власть: разговоры в укромных уголках и садах, кивки, переглядывания, пожимания плечами, наклоны головы… Но ничего при этом не записывается».
Королева подошла ко мне. При виде Гардинера на лице ее появились отвращение и страх, но она тут же подавила свои чувства.
– Вернулся лорд Лайл, – заметил я.
– Да. Еще один наш союзник. Интересно, что они обсуждают.
Екатерина вздохнула и отошла от окна, а потом очень серьезно взглянула на меня и сказала:
– Я хочу, чтобы вы знали, Мэтью, что я безмерно благодарна вам за оказанную помощь. Я чувствую, что это дорого вам обошлось. А мой дядя, может быть… не очень умеет ценить чужой труд. Но все, что он делает, – это ради меня.
– Я знаю.