Стенание

Ночь тянулась очень долго. Я спал беспокойно и несколько раз просыпался, чувствуя укусы вшей и блох, вылезших из матраса. Думаю, Коулсвин тоже плохо спал. Один раз, проснувшись, я услышал, как он тихо молится – слишком тихо, чтобы я мог разобрать слова. Что же касается Эдварда, то, когда я пробудился в первый раз, он храпел. Однако в следующий раз я увидел, как блестят в лунном свете, падающем сквозь решетки, его глаза, безнадежно глядевшие в темноту.

Глава 43

Они сидели в ряд за длинным столом, накрытым зеленым бархатом, – шестеро членов Тайного совета, верховного органа, отвечающего перед королем за управление государством. Все были в изысканных одеждах, с золотыми цепями на шее и в шапках с драгоценными камнями. Филиппа, Эдварда Коттерстоука и меня усадили лицом к ним, и три стражника из Тауэра, которые нас привели, встали у нас за спиной. Мое сердце заколотилось при мысли, что в последние месяцы здесь сидели Энн Аскью и многие другие, обвиненные в ереси.

Сэр Томас Ризли, лорд-канцлер Англии, помахал перед лицом унизанной перстнями рукой:

– Проклятье, от них разит тюрьмой! Я же сто раз говорил: неужели нельзя вымыть подсудимых, прежде чем приводить их сюда?

Я вспомнил, как он боялся на Смитфилдской площади, что порох на шее приговоренных может при взрыве поразить важных персон королевства, присутствующих на казни. Вместе с Ричем этот человек жестоко пытал Энн Аскью. Заметив, что я рассматриваю его, Ризли гневно нахмурился на такую дерзость и уставился на меня своими зелеными глазками, холодными и непроницаемыми.

Перед всеми членами Совета были разложены на столе бумаги, но перед сэром Уильямом Пейджетом, восседающим посредине в своем обычном камзоле из темного шелка, лежал целый ворох документов. От его квадратного бледного лица над длинной темной бородой так и веяло холодом, а тонкие губы были сурово сжаты.

Слева от Пейджета сидел Ризли, а за ним – Ричард Рич. Лицо последнего ничего не выражало: он сложил свои тонкие белые красивые пальцы домиком. Устроившийся рядом с ним епископ Стивен Гардинер в сутане представлял собой полный контраст сэру Ричарду. Крупные черты его грубого волевого лица были олицетворением силы и мощи. Положив широкие волосатые руки на стол, он наклонился вперед, свирепо рассматривая нас глубоко посаженными глазами. Глава традиционалистов рядом со своими приспешниками, Ризли и Ричем. Интересно, знал ли он о пытках Энн Аскью?

Справа от Пейджета расположились два других члена Совета. Один из них, я надеялся, был мне другом – Эдуард Сеймур, лорд Хартфорд, такой высокий и худощавый, что его лицо и тело словно бы сплошь состояли из острых углов. Он сидел выпрямившись. Я ощутил в нем настороженную злобу и надеялся, что если она проявится, то в помощь нам. Его соседом был худой мужчина с темно-рыжими волосами, выпирающим вперед носом и маленькой бородкой. Вспомнив посещение замка Бэйнардс, я узнал брата королевы Уильяма Парра, графа Эссекса, и немного воспрянул духом: этот человек получил свое место за столом Совета благодаря ее величеству. Несомненно, если бы Екатерина сегодня попала в немилость, его здесь не было бы. Присутствие Парра отчасти компенсировало отсутствие другой фигуры, на которую я возлагал наибольшие надежды, – архиепископа Кранмера, противовес Гардинеру. Но Кранмер, о котором говорили, что его появление в Совете всегда мотивируется стратегическими соображениями, на сей раз не пришел.

Пейджет взял из своей кучи первый документ, окинул нас взглядом и произнес, сохраняя на плоском лице абсолютно невозмутимое выражение:

– Начнем.

До этого нас привезли в Уайтхолл на лодке. Тайный совет следовал за королем, когда тот переезжал из дворца во дворец, и я думал, что мы можем отправиться в Хэмптон-Корт, но, очевидно, Совет все еще собирался в Уайтхолле. Нас троих, с красными глазами, взъерошенных и, как справедливо заметил Ризли, вонючих, сразу же посадили в лодку и повезли вверх по реке.

На общей пристани, как и говорил Барак, стояла жуткая толчея: слуги вывозили барахло. Небольшой караван груженых лодок уже поднимался по Темзе, направляясь в Хэмптон-Корт. Я увидел, как в одну баржу бросают огромные горшки и чаны с королевской кухни, отчего над рекой разносился звон. Тем временем полдюжины слуг осторожно укладывали в другую лодку длинный, замотанный в материю гобелен. У конца причала стоял клерк в черной одежде, отмечая все на листах бумаги, прикрепленных к доске у него на шее.

Один из стражников сказал лодочнику:

– Езжайте к Королевской пристани. Здесь слишком людно.

Я посмотрел на своих товарищей. Филипп сидел с сосредоточенным видом, сложив руки на коленях. Он поймал мой взгляд.

– Мужайтесь, брат, – произнес он, улыбнувшись мне.

Эти же самые слова я сказал Коулсвину, когда он чуть не лишился чувств на сожжении Энн Аскью. Я с признательностью кивнул своему товарищу. Эдвард Коттерстоук безучастно смотрел на огромный фасад дворца с отполированными окнами, и лицо его было белым как мел, словно до него только теперь дошла вся серьезность положения.