Стенание

– Значит, это правда?..

Мой коллега безнадежно кивнул.

Тут мы все разом подскочили от звука ключа, повернувшегося в замке. Тюремщик открыл дверь, и я был несказанно рад увидеть вошедшего Барака. Вслед за ним появилась Джозефина с большим свертком. Она выглядела перепуганной. Также вместе с ними пришла и жена Филиппа Этельреда, с которой мы ужинали в тот роковой вечер, когда нас застукала Изабель. Миссис Коулсвин тоже принесла узелок. Она выглядела ужасно, чепец сполз набок.

– У вас десять минут, – сказал тюремщик и захлопнул дверь.

Джек заговорил сердитым тоном, противоречившим сочувственному выражению его лица:

– Значит, вы опять угодили сюда? Джозефина настояла, что придет лично, чтобы принести вам поесть. Николас тоже хотел вас навестить, но я не позволил. Бедняга и без того в таком состоянии, что, вероятно, устроил бы тут истерику и расплакался, как девчонка.

– Если бы Овертон услышал это, то бросился бы на тебя с мечом, – заметил я с улыбкой.

Среди всего этого кошмара Барак умудрился на секунду развеселить меня.

Я повернулся к Джозефине:

– Спасибо, что пришла, милая.

Девушка с трудом сглотнула:

– Я… я хотела вас покормить…

– Очень тебе благодарен.

– Она настояла, – сказал Барак. – Принесла вам кучу еды.

– А Тамазин знает, что случилось? – снова обратился я к своему помощнику.

– В ее-то положении? Вы шутите! Слава богу, когда пришла Джозефина, у нее хватило ума попросить жену позвать меня. Тамми думает, что у нас возникли какие-то затруднения в конторе. А что, черт возьми, происходит?

– Сам не знаю. Изабель…

Я осекся при звуке сердитого голоса. Этельреда склонилась над Эдвардом Коттерстоуком и злобно ему выговаривала:

– Отвечайте, сэр! Почему вы сказали коменданту Тауэра, чтобы к вам ни в коем случае не пускали жену и детей? Ваша супруга, эта добрая женщина, пришла ко мне, она плачет и никак не может успокоиться. Это жестоко с вашей стороны…

Эдвард ответил жалобным голосом:

– Жене и детям лучше всего больше вообще никогда меня не видеть. Я – грязная тварь.

Миссис Коулсвин изумленно уставилась на него, а потом спросила своего мужа:

– Он сошел с ума?

Филипп горестно посмотрел на клиента:

– Оставь его, любовь моя.

Он сел на свою кровать, усадил супругу рядом, и они крепко обнялись.

Я настоятельно обратился к Бараку:

– Послушай, я хочу, чтобы ты пошел в Уайтхолл и сообщил лорду Парру…

Джек раздраженно ответил:

– Я только что оттуда. Взял лодку, как только Джозефина принесла печальное известие. Я знал, что вы захотите этого. Но меня даже не пустили внутрь. На причалах царит страшный хаос, барахло перевозят по реке в Гринвич, чтобы король встретился там с адмиралом, и в Хэмптон-Корт, куда они переедут потом. Мне даже не сказали, где сейчас лорд Парр.

– А королева?..

– Я и до нее попытался достучаться. Но стража ничего знать не хочет. Талдычат одно: «Королевы здесь нет. Она переезжает в Хэмптон-Корт». – Мой помощник набрал в грудь побольше воздуха и заключил: – И тогда я понял, что ваши высокопоставленные друзья просто-напросто бросили вас на произвол судьбы.

– Нет! – яростно воскликнул я. – Лорд Парр еще мог так поступить, но не королева! Кроме того, это дело может иметь последствия для них. Может, с ее величеством что-то случилось? До тебя не доходили никакие слухи?

– Нет.

– Послушай, я напишу записку, передай ее Мэри Оделл, которая служит Екатерине, – лихорадочно проговорил я. – Выясни, где она – все еще в Уайтхолле или уже в Хэмптон-Корте, – и доберись до этой женщины. Скажи страже, что королева сурово их накажет, если записка не дойдет по назначению.

Барак, предвидя такой поворот событий, принес с собой перо и чернила. Я написал записку, объяснив, что случилось, и адресовал ее Мэри Оделл.

– Запечатай ее в конторе, – велел я Джеку. – Они любят, когда стоит печать. Но ради бога, поспеши!

– Постараюсь, – ответил мой помощник, но его тон не внушал надежды.

Тюремщик снова открыл дверь и коротко объявил:

– Время истекло.

Барак и Джозефина вышли вместе с Этельредой. Жена Филиппа плакала, и моя служанка, хотя и сама тоже вся дрожала, поддерживала ее под руку. Дверь снова захлопнулась.

Я сидел рядом с Филиппом на кровати и смотрел на его клиента. Меня пугало состояние Эдварда: я не знал, что он может выдать перед Советом. Теперь он не лежал, а сидел, понурившись. Я шепнул своему коллеге:

– Он признался вам, что убил отчима?

Коулсвин печально кивнул. Однако Коттерстоук услышал меня и, подняв голову, сказал с прежним выражением безысходности:

– Да, я убил его, человека, который ни в чем не был виноват, и теперь за это должен держать ответ перед Богом. Я скрывал правду от себя самого и от мира в течение сорока лет, обвинял во всем Изабель, но теперь тайна раскрыта, и мне придется расплачиваться за содеянное вместе с ней. Где-то в глубине души я всегда знал: возмездия не избежать.

– Мастер Коттерстоук, а что именно произошло много лет тому назад? – спросил я его.

Он помолчал, а потом тихо проговорил: