Стэнли Кубрик. С широко открытыми глазами

– Ты не сможешь вернуться домой в таком состоянии. Просто не сможешь. Все закончится здесь, – она посмотрела Джону в глаза, стараясь не показывать, насколько больно ей это давалось, и промолвила: – Либо ты согласишься на операцию, либо это конец. Они не могут больше бороться с инфекцией, она распространилась слишком далеко. Соглашайся на операцию, и у тебя будет искусственная нога, как у полицейского.

Тем временем доктор Энжел и старшая медсестра присоединились к Жанет у кровати Джона. Он посмотрел на них, и они кивнули. Жанет покинула комнату, закрыла за собой дверь, и как только вышла из поля зрения Джона, залилась слезами. Первое, что сказал Джон, когда увидел ее следующим утром, было его согласие на операцию. Шесть недель прошло с тех пор, как он вышел из комы. Жанет поцеловала Джона перед тем, как его снова отправили в операционную в следующую пятницу. Мы ждали в коридоре снаружи, пялясь в пол. Единственное, что я помню про тот день, это то, что я весь день продолжал думать, отрезали ли уже доктора ему ногу или еще нет.

Операция прошла успешно, и Джон был вне опасности. Когда его вновь привезли в палату, я не мог собрать волю в кулак и зайти. Я был напуган. Если бы Жанет не взяла меня за руку и не провела бы внутрь, я бы, наверное, стоял у двери вечно. Мы стояли по краям кровати, и когда я наконец справился с собой и поднял взгляд с пола, я был удивлен тем, что ничего не изменилось: на кровати лежал Джон. Когда он понял, что мы тут, он улыбнулся, сначала только глазами, а затем во весь рот, в точности, как он это обычно делал с самого младенчества. Он был измотан и еще под воздействием наркоза, но это все так же был мой сын. Он закрыл глаза и снова уснул.

– Сработало, – сказал я своей жене, – ты видишь? У него изменился цвет лица.

Казалось, время стало идти быстрее и быстрее вместе с поправкой Джона. Несколькими днями позже мы забрали его домой, и в одно из воскресений мы поехали в Чайлдвикбэри: мы прогулялись с ним, сидящим в кресле-каталке, по саду и остановились у озера, чтобы посмотреть на диких уток. Когда приехал Стэнли, он обнял Джона со слезами на глазах.

– Я не могу в это поверить! – продолжал восклицать он, будучи восхищенным тем, как Джон хорошо выглядит.

Мы каждый день звонили Стэнли или подкладывали записки под дверь его кабинета, и таким образом он знал, как идут дела в больнице. Как обычно, он делал все, что мог, для Джона, Жанет и меня.

– Вам что-нибудь нужно дома? – спросил он: теперь он мог снова взять ситуацию под свой контроль.

– Ничего, – улыбнулся я. – Джон все еще в больнице. Он может выходить на прогулку только по воскресеньям.

– А когда он вернется домой, вам что-нибудь потребуется?

– Представители здравоохранения обо всем позаботились. Они дали нам кресло-каталку, специальные пандусы для лестницы и ручки в ванную, чтобы он мог сам себя поднимать. Они также принесли специальную кровать. У них все под контролем, и это все оплачено, – добавил я, понимая, что он надумал сделать.

– И что, правда, что я ничем не могу помочь? – сказал он с печалью в голосе.

– Стэнли, – сказал Джон, помогая мне выйти из этой неловкой ситуации, – когда произошла авария, у меня были часы, которые ты подарил мне на мое поступление. В аварии я их потерял. Я очень хотел бы получить от тебя другие часы в подарок.

Стэнли удовлетворенно улыбнулся и потрепал Джона за плечо.

Следующей осенью мы взяли Джона в Италию на пару недель, чтобы дать ему развеяться от мыслей. Мои родители названивали каждый день, пока Джон был в больнице, и очень хотели его поскорее увидеть. Пока мы были в Италии, моя мама готовила для всех, поэтому Жанет могла отдохнуть, и сентябрьское прохладное солнце способствовало облегчению наших страданий.

Когда мы вернулись в Англию, Джон решил снова пойти в колледж.

– Не этому ли ты меня всегда учил? – сказал он, когда я предложил ему подождать до тех пор, пока он окончательно не поправится.

Несколькими месяцами позже, когда он смирился с протезом, он стал вести себя точь-в-точь как раньше. Казалось, ему совсем не трудно. Когда доктора ему сказали, что он может начать пробовать пользоваться искусственной ногой, он даже воскликнул:

– Как раз вовремя!

Будучи мальчиком, Джон держался сам по себе, особенно по сравнению с Марисой, которая, как и ее мать, была экстравертом, уверенным в себе. Тем не менее его застенчивость никогда не останавливала его от того, чтобы говорить то, что он думает, и действовать решительно.