Степень виновности (СИ)

— Ты снова беспокойно спал? — Я подошел к Ижевску поближе и осторожно обнял его за плечи. — У тебя даже синяки под глазами… Я слышал, как ты ночью опять кого-то звал. Снова мама не дает покоя, да?..

— Ага. — Аркаша, прижавшись ко мне, уткнулся мне в шею. — Ты знаешь, она будто что-то просит, а, если я не сделаю, то угрожает мне чем-то… Я не помню, чем, потому что просыпаюсь…

Я погладил его по волосам.

Конечно, я все знал. Когда-то давно в детстве, как рассказывал мне сам удмурт, она была с ними — с ним самим и двумя его сестрами, Сыктывкар и Кудымкар. Его тогда тоже звали похоже — Ижкар. И было все вроде бы относительно хорошо, лишь иногда мальчик чувствовал слегка предвзятое отношение к себе, будто был негласно виноват в чем-то с самого рождения…

А еще он говорил, что несколько раз тайком видел жертвоприношения, совершаемые матерью — может, и нынешняя ситуация была, в каком-то смысле, отголосками его детской проблемы?..

Однажды их мать исчезла. Просто взяла — и, уйдя однажды куда-то, так и не вернулась.

Говорят, она была олицетворением чуди и слыла одной из сильнейших шаманок старого мира, но, когда к ее дому начали приближаться русские, погребла себя заживо где-то в под склонами Уральского хребта, так как не собиралась отказываться от своей веры.[6]

В действительности же, кто знает, может, она все еще жива в нашем мире?

А, может, все-таки ушла в какой-то иной?..

Примерно с того времени к Аркаше и стали иногда приходить кошмары и постепенно начали появляться странности в его поведении.

Вообще, изначально он вел себя очень похоже на его мать — как только я обосновался на его земле, он принял меня очень недружелюбно: большей частью избегал меня, но, если мы оказывались в опасной близости друг от друга, то и защищал оставшуюся свою территорию, давал мне отпор, как мог.

Постепенно наши отношения изменились: маленький удмурт перестал бояться меня и даже со временем принял как своего нового соседа. А потом я и вовсе стал замечать, что он старается влиться в русскую культуру, хочет стать полезным, уважаемым, значимым человеком… Вот только что бы он ни делал, очень часто он слышал в свой адрес обидное и даже пренебрежительное «вотяк», и это загоняло его обратно в себя, не давало открываться миру и развиваться.

Я был первым, кто перестал называть его так.

Честно сказать, сначала я и сам долгое время не понимал его: он был инородцем со своими, отличными от русских, обычаями, традициями, верованиями. Олицетворению, как и человеку, свойственно восприятие мира только со своей стороны, ему очень сложно научиться видеть реальность другими глазами — и потому целые народы и не понимают друг друга, даже живя бок о бок.

Не свое, иное — значит дикое, темное. Так думал я сначала, и за это мне стыдно перед Ижевском до сих пор, ведь после того, как мы начали жить вместе и постепенно сблизились, я стал гораздо лучше понимать его. В конце концов, я понял и принял тот факт, что он, если закрыть глаза на небольшие расхождения, на самом деле такое же олицетворение, как и я: со своими мечтами, страхами, слабостями и сильными сторонами.

И я полюбил его таким.

— Не волнуйся, я с тобой. — Вновь проведя по его рыжим прядям рукой, я спустился ею ему на плечи. — Хочешь, следующей ночью будем спать вместе? Ну-у, или не спать… — Я растянул губы в хитрой улыбке.

— Может бы-ыть. — Также хитро протянул в ответ Аркаша. — С тобой уютнее, и я ничего не боюсь… Кирь, а ты, вроде бы, хотел о чем-то поговорить?

— А, да… Но тебе это может и не понравиться.

— Говори как есть.

— Хорошо.

Помолчав с минуту, я собрался с силами и, сделав глубокий вдох, начал.

— На тебя хотят повесить человеческие жертвоприношения. — Ижевск поднял на мня взгляд. — Все из-за недавнего убийства. Оно было необычным. Там… У жертвы вырезаны некоторые органы… Дело дошло до правящих верхов, и оттуда прислали Ярослава для расследования. Все очень серьезно.

— И ты… Ты что, веришь в то, что я виноват?

Он отстранился от меня, несильно оттолкнул и теперь просто стоял рядом, ожидая моей реакции и смотря при этом одновременно так зло и растеряно, что я, даже если бы и захотел, не смог бы ответить иначе…

— Аркаш, я верю тебе. Все в порядке. Я хочу тебя защитить. — Я попытался улыбнуться. — Я вовсе не против твоей веры и собираюсь доказать твою невиновность в самом Петербурге. Я на твоей стороне, всегда на твоей. Расскажешь мне о своих обрядах, чтобы я убедился, что в них нет ничего страшного?..

Взгляд удмурта изменился, и теперь он выглядел передо мной загнанной жертвой. Было видно, что он очень устал от всего этого, напуган, даже как-то морально истощен…

Я чувствовал, что он вот-вот сорвется. И не ошибся.