Степени (СИ)

Он творит чёрт знает что – горело у него внутри, обжигая внешнюю неприступность и уверенность, оставляя вместо правильного, живого и честного Нейтана Петрелли запечённую корочку благовидной обложки, внутри которой, если повезёт, останется пустота, а если повезёт не очень – догнивающее нутро и перекорёженные чувства.

Чувства…

Снова чувства…

Не слишком ли их много для него?

Для того, кто неоднократно от них отрекался. Для чудовища в зеркале. Для монстра, возбуждающегося от одной мысли о собственном брате. И не важно, что у Питера текла иная кровь. Это был его младший брат. Это был тот, кого он принял безоговорочно, раз и навсегда, как только увидел; ради защиты которого впервые пошёл на открытое противостояние отцу; кого он полдетства протаскал на руках вопреки недовольным взглядам матери; кого пускал к себе в постель и прижимал к себе, прогоняя кошмары, ради кого сделал большинство вещей, которыми мог гордиться.

Так почему он не может заставить себя совершить последний, наивысший акт братской любви и ради спасения Питера – такого, какого он знал – отречься от всего, что испытывал к нему?

Отречься уже навсегда.

Может, попросить Суреша разработать против чувств какую-нибудь вакцину?

- Что там такое? – не сдержал волнения парень, требовательно переведя взгляд с красной жидкости в руках доктора на его сосредоточенное лицо.

- Всё хорошо, Скотт, – отвлёк его из-за стекла Нейтан, излучая авторитет и надёжность.

Он бы согласился быть первым испытуемым.

Он бы согласился залезть в стеклянный куб; согласился, чтобы его привязали к стулу, выставили по периметру наблюдающих, и впустили внутрь доктора с нервными движениями и шприцем в руках. Заполненном красной или зелёной, мутной или прозрачной, холодной или горячей – любой – жидкостью. Или пусть это будет не шприц, а скальпель, или особые электрические контакты, или чудовищный механизм для вскрытия черепа или перекраивания сердца. Сердце. Ему нужно усечь сердце. Убирают же часть желудка, когда хотят, чтобы человек меньше ел, так почему бы ни убрать часть сердца для того, чтобы он меньше чувствовал. Или где там хранятся чувства? В мозге? В солнечном сплетении? В половых органах? В глазах, ушах, на кончиках пальцев? В железах, вырабатывающих гормоны? Он согласен. Пусть вырежут всё, что нужно, пусть залезут внутрь самыми сложными инструментами, надсекут, проведут обширную эктомию, выскребут изнутри, чтобы остались только кости и гладкая розовая слизистая с обратной стороны красивой, самой лучшей, нарядной и доверительной его оболочки. Идеальный вариант. Если кто и поймёт, что что-то не так, так только Питер – и это будет именно тем, что нужно. Хотя мать, наверное, тоже что-то заподозрит, но её такой вариант старшего сына, наверное, устроит даже больше, чем предыдущий. На такого она сможет положиться. Такого сможет спрогнозировать. Таким сможет гордиться.

А Питер гордиться не сможет, взбесится, и если повезёт – то отвернётся – и это было бы идеально.

Потому что сам Нейтан, похоже, отвернуться не может.

Скотту было больно.

Он был очень мужественным, этот парень, и даже когда при знакомстве рассказывал об Ираке, говорил ровно и уверенно, выдавая небезразличность темы только застывшими на несколько мгновений глазами, но ни одним движением или звуком.

Сейчас его трясло и выкручивало, и он бы, наверное, закричал, если бы мог, но было видно, как горло тоже перехватило сухим спазмом.

- Как самочувствие? – спросил у него Нейтан, когда всё закончилось, и Скотт, выдохнув, замер, прислушиваясь к ощущениям в своём теле.

Встав и сделав несколько проверочных шагов, он – под общее восхищение наблюдателей, демонстрируя результат – вырвал из бетонного пола прикреплённый к нему стул, и швырнул его в стену своей камеры, разбивая пуленепробиваемое стекло, будто оно было самым обычным.

На его теле не было никаких признаков мутаций, в его глазах не было ни тени безумия, только восторг от безграничности приобретённой силы и готовность изменять мир.

- Лучше не бывает, – сказал он, и, подойдя к наблюдателям, многообещающе улыбнулся.

====== 105 ======

Зайти. Объяснить, почему он здесь. Предложить отцу остановиться самому. В случае отказа – поднять руку. Нажать на курок.

Шаг. Действие. Застывшая картинка.

Пригвождённое к несуществующей бумаге «да будет так».

Комикс, который ему, Питеру, предстояло раскрасить.

Книга, где были последовательно расписаны все шаги.

Рисованный алгоритм.

Казалось невероятным, что ещё два дня назад в нём бурлила жажда деятельности, а интуиция зашкаливала за все мыслимые пределы.

Сейчас – Питер прекрасно представлял себе каждый свой шаг, и мог бы до подробностей рассказать о каждом из них; о том, что он должен был и собирался сделать. Но стоило попытаться представить историю в целом – и он словно проваливался в пустоту. Он ничего не чувствовал.

Совсем ничего.