Степени (СИ)

- Ты не убийца, – сказал он Питеру, – а вот я – да, – и, продолжая выразительно смотреть на своего несостоявшегося младшего брата, поднял в сторону мистера Петрелли руку и нажал на курок.

Он специально не стал будить жажду – в этом была и последовательность решения больше никогда не позволять ей влиять на себя, и некоторая ироничная справедливость: остановить зарвавшегося, прокачанного по самую верхушку супергероя безо всяких суперсил – это казалось не только правильным, но ещё и утешающим.

Убить, не поддаваясь жажде, удерживая её обиженное ворчание на задворках. Для большинства – сомнительная, для него – просто невероятная победа.

Убить не потому что захотелось.

Убить давно вырожденного в чудовище человека, потому что, даже лишив способностей, они бы не остановили его.

Сайлар встречал разного рода преступников и злых людей. Его умение видеть их суть было не самым приятным в применении – эта способность обходилась ему дороже, чем все остальные, вместе взятые – но сейчас именно она с врачебной бесстрастностью, немного больно, но очень благотворно купировала его чувство вины. Артур Петрелли выделялся даже на фоне «цветника» с пятого уровня Прайматек – собранных за несколько десятков лет самых неисправимых преступников. Он уже настолько не походил на человека, что это не ощущалось настоящим убийством. Скорее грустной, но необходимой мерой по прекращению псевдо-существования того, кто давным-давно уже умер сам, по собственной воле забредя в настолько же вожделенные, насколько и ядовитые заросли мании величия.

И если Питеру этого для убийства было недостаточно, то Сайлару вполне, притом, что сейчас – в период зароков и выползания из тенет того кошмара, что он успел натворить под гнётом жажды – это было очень рискованно и не настолько легко, как он бы хотел сам. Но, по крайней мере, он ощущал себя не палачом, а санитаром. И это тоже «лечило».

Всё.

Всё кончено.

Теперь – всё действительно кончено.

Сайлар выдохнул и опустил руку, осматривая результаты своего вмешательства.

Мистер Петрелли лежал на спине и подпирал застывшим взглядом такой же модный, как и всё здание Пайнхёрст, потолок. Он упал, даже не успев толком удивиться, плашмя, раскинув руки, отброшенный назад точным попаданием в лоб. Входящее отверстие сочилось кровью, но выглядело эстетично и даже по-своему красиво – ему понравилось бы, если бы он мог это оценить.

Питер, разумеется, был в шоке. Он стоял, как вкопанный, глядя на распростёртого на полу отца, и удивительно походил на самого себя времён Кирби-Плаза. С таким же наивным потрясением на лице, и невыносимостью во взгляде. Наверняка уже с истекающим жалостью сердцем. Всеохватывающей жалостью и к убитому и к убийце. И чувством вины за то, что не смог ничего предотвратить, за то, что не выстрелил сам, и за то, что не спас.

Питер. Он не менялся. И всё так же вызывал чувства зависти, снисхождения и восторга.

Даже интересно, отправляя его стрелять в отца, предполагала ли миссис Петрелли появление Сайлара в ключевой момент? Не могла же она всерьёз рассчитывать на то, что Питер выстрелит.

Конечно, предполагала.

Она просто не могла не знать.

И мистер Петрелли тоже знал – иначе бы не позвонил ему.

Чёртовы провидцы. Есть ли границы их манипуляций? Впрочем, одним меньше. И насколько бы травмированным этим обстоятельством ни казался Питер, но это был подарок и ему тоже.

Аккуратно положив пистолет на ковровое покрытие, Сайлар насмешливо махнул своему герою в прощальном жесте и, бесшумно ступая, покинул место свершения судеб.

====== 106 ======

Если бы мистер Петрелли увидел бы место своего убийства минут через пять после ухода Сайлара, он бы наверняка порадовался точному его совпадению с тем, что показал его провидческий сон. Даже плохо впитывающееся пятно крови, его размеры и форма, даже поза сидящего перед ним младшего сына и его руки, плотно обхватившие подобранный с пола пистолет, и сбитая кожа на костяшках среднего и безымянного пальцев – всё было идентично той картинке из видений.

Если бы мистер Петрелли мог предвидеть последствия своей смерти, он бы отчасти почувствовал себя отомщённым, и чувство досады, которое могло бы у него возникнуть в связи со своей безвременной кончиной, немало бы разбавилось злорадством и даже некоторым удовлетворением.

Привязывая к себе в последний год жизни всех своих незаконопослушных подданных, подчиняя их волю не только при непосредственном общении, но и оставляя невидимые цепи, тянущиеся к ним от его кукловодческого центра и в остальное время, он и подумать не мог, что случится, когда все эти оковы – десятки, если не сотни – оборвутся вместе с его жизнью, освобождая прикованных к ним людей, даже и не подозревавших, что весь этот год провели на коротком поводке угодной мистеру Петрелли дисциплины.

Людей, переполненных накопившейся за целый год потребностью разрушать.

Имеющих после освобождения только одно желание – обрушить всю эту накопленную мощь против тех стен, к которым они были прикованы.

Что, несомненно, послужило бы немалым утешением убитому хозяину этих стен, если бы он мог всё это наблюдать.