Степени (СИ)

А открывать их придётся, потому что надо ведь «жить дальше».

Но ведь можно же ещё представить, что его здесь нет, но он где-то там, впереди, ждёт, и, конечно же, знает обо всём, что здесь творится.

И хотя Питер не знал, что лично ему дальше делать и как лично ему дальше жить, но он легко представлял, чего бы от него ожидал этот невидимый, отделённый от улетевшего сенатора, Нейтан. На что бы одобрительно кивнул, на что – поджал губы, на что – сдержанно, но горделиво хмыкнул.

Тот бы хотел, чтобы Питер послал к чёрту весь этот проклятый день, открыл свои трусливые глаза, но не продолжил бы пялиться в небо, транслируя в него свой жалкий молчаливый скулёж, а отправился бы домой.

Смыл бы там с себя всю боль и копоть, вспомнил, что в последние сутки почти ничего не ел, и заказал бы еду на дом: пиццу или что-то подобное, «вредное», но сытное – из того, на что сам Нейтан обычно взирал неодобрительно и свысока, но при «вынужденных» обстоятельствах уплетал невозмутимо, быстро, и всегда больше половины.

А потом бы лёг спать, закрывая за этим днём дверь и разрешая себе перенести на завтра всё, что не давало сейчас ни жить, ни дышать, ни открывать глаза, ни думать о будущем.

И если всё так и сделать, то Питер смог бы, засыпая, представить себе, как Нейтан приходит к нему и, ободрительно сжав за предплечье, смотрит обнадёживающе и серьёзно, обещая свою поддержку и на завтрашний день, и на любой последующий, если на то будет необходимость.

Или энергично отмахивается, занятый чем-то своим, куда более важным и значимым, чем беды младшего брата – и делает это так, что в это сразу же верится: а ведь и правда, не так уж и глубоки эти беды. Не так уж непоправимы.

Питер открыл глаза, снова утыкаясь взглядом в тёмное пастельное безмолвие.

Занывшее было, сердце сбилось, и – будто только что обнаружив себя над пропастью – панически замельчило, выбираясь наверх, возвращая ритм, отбиваясь всё менее испуганно, всё более упрямо и жёстко. На разрыв. Поднимая жгучую волну несогласия и страха. Переходя на своём безмолвном режиме со скулежа на вой.

Проклятые грёбаные небеса…

Проклятое всё!

Всё!

Всё!!!

Нихрена он не спас этот чёртов мир!

Потому что либо всё – либо ничего!

Нельзя убить одного, чтобы спасти миллиард, если только этот один – не ты сам! А значит, ничего нихрена он не спас, если стоит сейчас под этим ублюдочным беспросветным небом и думает о Нейтане, как о мертвеце!!!

Боже, прости… Боже…

Пусть его искорёжит от боли, пусть он сдохнет от утомления, но он не отпустит своего улетевшего сенатора, что бы с тем ни случилось. Даже если всё закончится, как в будущем…

Пусть лучше он умрёт, зная, что сделал всё для того, чтобы вернуть Нейтана! Настоящего, живущего, а не существующего! Пусть лучше умрёт, чем жить вот этим бредовым суррогатом, постепенно превращаясь в городского сумасшедшего, бродящего по Манхэттену и бормочущего со своим несуществующим возлюбленным братом!

Или просто возлюбленным…

Боже…

Пусть…

Только бы пережить этот день.

Один только день.

А завтра снова будут силы. Они будут. Они точно будут…

* *

Перемолотый шквалом навалившихся на него эмоций, сгребая последние силы и волю, Питер оглянулся, только сейчас озирая место, ставшее свидетелем… свидетелем чего-то, чему он не мог подобрать определения.

Вытянутая опушка, длинные, попирающие низкое небо, деревья. Наверное, всё-таки лес, и освещения нет, и только плотные облака, просвеченные снизу почти у горизонта, указывали направление, в котором был город.

Должен был быть.

Ему нужно домой…

Прямо сейчас. Немедленно.

Избегая смотреть на небо и прикусив губу, Питер поднялся в воздух. Невысоко, над верхушками самых больших деревьев, но не долетая до нижнего края облаков.

Голова была в норме, но все ощущения были настолько притуплены, что приходилось насильно заставлять себя анализировать окружающую обстановку и только потом действовать в соответствии с этим.

Наверное, следовало бы хотя бы удивиться вернувшимся способностям. Но удивления не было, и тело и разум воспринимали всё это, как должное, как будто и не сомневались, что рано или поздно умения управлять дарами снова понадобятся.

Какое предательство тех целей, что Питер так упорно отстаивал всё последнее время.

Каким это всё теперь казалось незначительным…

Он не отпустит Нейтана. Пусть тот делает, что хочет, отталкивает, как может. Предаёт, игнорирует, прячется, бьёт по больному. Нужно придумать, как сделать так, чтобы тот его услышал. Это ведь всё рикошетом, это всё на двоих.

Нужно успеть…

Дать время остынуть – немного – и найти, удержать, не дать больше возможности сбежать, не затащив снова в их круг – силой ли, шантажом или уговорами. Лучше – в попытке спасти – сломать всё сейчас и разом, чем, испугавшись сиюминутных последствий, оставить гнить на года.

Только где же завтра его искать?

Питера вдруг охолонула мысль о том, что Нейтан вообще не собирался никуда возвращаться. Мысль бесформенная, неконкретная и незаконченная, но леденящая несомым с собою ужасом, и едва не заставившая вернуться его обратно.

Искать Нейтана прямо сейчас?