Степени (СИ)

Возвращаться? Искать ночью? В лесу? Или среди туч? Метаться в мокром мареве, в надежде наткнуться прямо на наслаждающегося бессмысленным воздушным барахтаньем и ожидающего его с распростёртыми объятьями брата?

Кое-как выудив на лету телефон, он выбрал из списка имя Нейтана. Безликий голос сообщил, что абонент находится вне зоны связи, и предложил перезвонить позднее.

Разум заволокло невыносимостью.

Под ногами проносились уже знакомые небоскрёбы и, сжав зубы, Питер резко спикировал в проулок, на который выходили окна его квартиры, но, не удержавшись в слишком лихом манёвре, пронёсся мимо, едва успев притормозить уже у самого асфальта.

Не пытаясь вернуться и пробраться домой через балкон, он машинально зашёл в подъездную дверь и поднялся к себе на этаж. В коридоре было темно и тихо, номер квартиры слабо поблескивал в проникающем через окно уличном свете.

Дом встретил равнодушием и звёздно-полосатой кружкой.

Питер закрыл за собой, превозмогая желание прямо на пороге стечь на пол, прошёл в комнату, и неприкаянно застыл посередине, уставившись через окно на стоящие напротив дома и освещаемое ими снизу небо.

А ведь Нейтан мог бы сейчас быть на крыше – настигла его очередная мысль, бесконечно невероятная, но въедливая и колючая. Теоретически – ведь мог бы? На крыше сейчас хорошо – снова оживились его мысли, плавно набирая градус безумия.

Там всегда хорошо.

Как тогда, когда он полетел, сам, на глазах Нейтана, а тот, наконец-то, не стал это отрицать.

А перед этим он долго сидел один на выступе и, жестоко страдая (где теперь те причины для мук?), смотрел вниз, и Нейтан, наверное, чуть с ума не сошёл, увидев его там, практически висящим над пропастью.

Он ведь фактически тогда шантажировал своего упёртого и невыносимого кандидата в конгрессмены. Грозился спрыгнуть, если тот не признает, что они оба могут летать.

И они потом так крепко обнимались…

Питер отчётливо вспомнил ту свою эйфорию – от полёта и признания, от близости и от силы рук перепугавшегося за него Нейтана, и лёгкой шершавости от его наросшей за день щетины. Он прижимался к нему щекой – он вспомнил – и тёрся ею об успокаивающе шепчущие губы и тонкие шрамы на подбородке.

…

Все эти подкашивающиеся ноги и переполненные лёгкие.

Всё было уже тогда. У них обоих – всё это было уже давно. Даже если они этого не осознавали.

Скажи им тогда, и они бы отскочили друг от друга, как ошпаренные.

Произойди такое сейчас, и…

Рот наполнил солёный привкус, и, рефлекторно успокоив языком прокушенную губу, Питер подмял её зубами. Уставшие мышцы всё-таки напомнили о себе, и он добрался до кресла, опустившись и провалившись в его мягкую глубину, подгибая к себе ноги.

Но тогда когда же это всё появилось? Ну не в детстве же!

Он не помнил ничего похожего на «выстрел», после которого мог появиться тот первый несерьёзный покатившийся комок, выросший к настоящему времени в лавину, подгребающую под себя всё и вся. Но это мог быть и не выстрел, а лёгкий шёпот, прокатившийся эхом по уже нетвёрдому склону, коснувшийся его невесомым пухом – заскользившим дальше и совсем не грозящим в дальнейшим такими масштабными последствиями.

Или вообще ничего могло не быть, никакой точки отсчёта.

А могло быть – множество, этих точек, почти каждый день, почти каждое слово, и уж точно каждое мгновение, проведённое в их личном круге. И это куда больше походило на правду.

Но тогда бессмысленно искать их…

Ничего уже не изменить.

Если только не попросить гаитянина стирать всё по очереди, в обратном порядке, в поиске того самого момента невозврата.

Искусанная до крови, онемевшая губа уже не спасала, и Питер впился зубами в ладонь, одновременно закрываясь ею сам не зная, от чего. Скукоживаясь и с силой смеживая веки.

Он мог принимать правила Нейтана. Мог делать вид, что не замечает новых «проблем». Но отказываться от того, что у них уже было… это было вне пределов его способностей. Даже обнаружив, что всё самое сильное, самое запоминающееся, самое важное было насквозь этими «проблемами» пропитано.

Сейчас он не верил сам себе, что мог быть настолько слеп.

Где же были его сны? – они ведь никогда не молчали о важном.

Где была его интуиция тогда?

И где сейчас его грёбаная интуиция, когда она так нужна!?

Где все эти чёртовы способности, раз уж они вернулись?

Где тот везучий идиот, способный спрыгнуть с крыши в надежде полететь!?

И где Нейтан?

Телефон всё также молчал.

Боже… где Нейтан?…

====== 111 ======

Нейтан не чувствовал ни влаги, ни холода, пролетая сквозь плотный и толстый слой облаков.

Первое, что он смог ощутить после того, как оторвался от земли – это раскинутый перед ним бесконечный космос. Абсолютный. Глубочайший. Заполненный мириадами миров. Распахнутый от горизонта до горизонта. Готовый растворить в себе и впитать без остатка.

Если бы… Как бы это было хорошо…