Степени (СИ)

…это Пит, это же мой Пит, – сходил он с ума от этого «танца побеждённого», освобождал того от хватки и, лаская, «встречал» его неудержимые подмахивания освободившейся рукой.

Нейтан едва ли понимал, что с ним на самом деле творится.

Он вроде бы вёл в этой «битве», но абсолютно не был уверен, что он здесь истинный главнокомандующий

Тело охватило знакомое, но настолько неуместное сейчас предвкушение, что ему понадобилось усилие, чтобы вспомнить, что точно такое же охватывало его за несколько мгновений до взлёта. И никогда больше. По крайней мере, раньше.

Сознание застило адреналиновой вспышкой – больше от неожиданности, чем от испуга.

Захотелось немедленно оплести лежащего перед собой совсем уже «разбушевавшегося» Пита всеми конечностями – даже зная, что и без подобной «швартовки» никто и никуда сейчас не улетит. Но этот разгорячённый «причал», ничуть не сбиваясь на возникшую было заминку, так естественно и безоглядно продолжал самостоятельно насаживаться на приостановившие свою «победоносную» деятельность пальцы… что Нейтана накрыла абсолютная уверенность, что если он сейчас куда-то и взлетит – то только вместе с ним.

Застыв, он вцепился зубами в холку своего пылающего божества и всё меньше понимал, зачем ему какие-то там победы, и почему, собственно, до сих пор лишь пальцы…

А Питер вжимался и вжимался, бездумно, безумно. И тихо – неосознанно, даже не догадываясь о том, как это воздействует на его летающего супермена – поскуливал, когда, наконец-то…

Господи-господи-господи… так медленно… да что ж так медленно!?

Да откуда Нейтан брал столько грёбаного терпения! Для себя! И сил! Для этой стальной хватки! Для того, чтобы не дать позволить… о, господи… да ничего не дать позволить!

Так осторожно…

И всё-таки так больно – физически – до всхлипа, до заколотившихся в висках отголосков, до остановки дыхания.

И сладко – и от этой самой боли, и от понимания, что именно происходит и с кем, и от дрожащего скопления эмоций.

Необходимо… необратимо… теснее некуда… или только кажется, что некуда… ведь вот же… ещё… да сколько же ещё?

Так и не дыша, Питер даже не сразу осознал, что плавное вторжение закончилось; и только когда он судорожно хватанул ртом воздух, Нейтан соскользнул онемевшими от напряжения пальцами с его бёдер, перехватил поперёк груди обеими руками – ещё ближе подтаскивая, подтягивая к себе – и уткнулся лицом между его лопаток.

И на этом самом тесном сближении замер, давая привыкнуть к себе.

* *

Они оба замерли.

А может, это мир вокруг них застыл, беря паузу для того, чтобы вписать в какие-то там свои реестры новый, свершающийся прямо сейчас, вопиющий факт.

Исчезли звуки, мерцающие блики на стенах, не стало ни движения, ни времени, ничего, исчезло всё, кроме горячей болезненной пульсации внизу и вспарывающих пустую тишину синхронно прерывистых вдохов.

Вот так…

Так…

Как оказалось – вопреки всем невозможностям и мукам – совсем не сложно.

Закончить поиск пересечения всех их истин, принципов и правил на самой сомнительной, как переживалось раньше, точке. Почувствовать, как расслабляются сердца – на максимуме физического напряжения.

Застыть, позволяя этому моменту пройти сквозь них, запоминая его и впитывая, и, одновременно подтолкнувшись, медленно заскользить вперёд.

Вперёд и вперёд, уплывая далеко без малейшей оглядки на берег, не чувствуя страха ни перед глубиной, ни перед темнотой, ни перед распахивающейся перед ними вселенной.

Легко раскачиваясь, как на лодчонке, будто они не в полумраке на разворошенной постели, а далеко-далеко в море, и никого вокруг на тысячи километров, и – после безумия шторма – почти что штиль.

Где Нейтан весь обратился в движения, размеренные и тягучие, словно только это помогало ему хоть как-то сохранять рассудок.

Где Питер – удивительно быстро привыкнув телом, но продолжая оставаться в удивительном изумлении умом – парил, не чувствуя, где верх и где низ, и бесконечно долго и бесконечно медленно падал-падал-падал затылком назад, и кружился, и не было притяжения земли и влекущей пустоты неба, не было ни воды, ни воздуха, был только Нейтан, насквозь пропахший облаками, обнявший его, укутавший собой, удерживающий в этой колыбели невесомости.

И всё…

Господи… и всё…

И всё…

Ещё…

Питер изогнулся с протяжным выдохом-стоном, теснее, по животному прижимаясь к брату, усиливая ощущение близости и не предполагая, как выглядит сейчас в своём ненадуманном движении.

Ещё…

Колыбель качнулась в невесомости, лишая его той опоры, что у него была, опрокидывая его на спину, и мир, крутанувшись, перевернулся – и остановился на глазах оказавшегося прямо напротив Нейтана. Таких близких, таких родных, таких тёмных, таких жадных глазах Нейтана. Отпускающих в полёт до этой наконец-то появившейся точки притяжения, закручивая мир теперь вокруг оси их взглядов.