Степные рубежи России

Красноречивые описания степных жителей XVIII века дают представление не только о соседях России, но и о ее самовосприятии, отражая появившееся осознание цивилизующей миссии российских властей среди нехристиан. В 1761 году Тайная комиссия, которой было поручено разработать стратегию подчинения казахов, сообщила, что «лутчим и кратчайшим способом» для искоренения «киргиских бесполезных склонностей и обычаев» будет «изнежить» их и приучить к оседлому образу жизни. Было недвусмысленно и очевидно заявлено, что для того, чтобы «дикие кочевники» стали цивилизованными российскими подданными, они должны осесть на земле, начать ее обрабатывать и в конечном счете обратиться в христианство[516].

Этот взгляд российских властей был прямо противоположен ценностям кочевого общества, где осесть на земле и начать ее обрабатывать означало утрату драгоценной свободы и заслуживало презрения в силу несовместимости с образом жизни настоящего воина. Российское восприятие коренных народов как дикарей или детей, нуждающихся в цивилизации, вызывало самые различные реакции по ту сторону границы. Сообщалось, что один калмыцкий тайши, Доржи Назар, чьи пастбища находились ближе к казахам и ханствам Средней Азии, чем к российской границе, в 1732 году писал казахам, что «росиской народ люд невоенной, яко сарты, сиречь посацкия или пахотныя мужики. А Доржи Назарова сын Лобжа почитает росиских людей вместо мышей, и может-де он, Лобжа, руских людей отдать кайсаком [казахам], взяв за уши»[517].

Но сложно было не замечать, что русских крепостей, солдат, купцов и поселенцев с каждым днем становилось все больше; сложно было игнорировать и российскую риторику. Казахские ханы, к примеру, часто угождали российским чиновникам и сами называли свой народ диким. Другие возражали: так поступили, к примеру, знатные кабардинцы, когда в 1768 году генерал Н. А. Потапов, русский комендант Моздока, отказался вести с ними дела, поскольку ему «с таковыми людьми» было «говорить непристойно». Будучи твердо намерены искать справедливости в Российской империи, ханы предупредили генерала, что будут жаловаться императрице, поскольку «мы единственно рабы государыни нашей, а не ваши и с таковыми вашими письмами в страх нас не приведете»[518].

Нет ничего удивительного в том, что коренные жители взяли на вооружение господствующий дискурс. Но колониальная система была заточена на то, чтобы подчинить их, и их возможности манипулировать ею были ограниченны. Хотя генерал со своей надменностью, вероятно, зашел слишком далеко, его взгляды в конечном счете лишь отражали официальную позицию, сформированную и сформулированную в столице. Местные жители были не более чем дикими зверями, которых доброжелательное имперское правительство должно было укротить и умиротворить. Собственные инструкции Екатерины II пограничным командирам напоминают дрессировку цирковых животных: следует сначала удержать «от набегов и хищничества в границах наших», а затем позаботиться «о приласкании подвластных нам диких народов и о введении в них возможнаго порядка»[519].

Вполне естественно, что «дикие звери» и их общества не считались достойными изучения и описания. До середины XVIII века российское правительство не проявляло особого интереса к нравам, обычаям, языкам и законам разнообразных соседних народов. Даже в 1784 году доклад П. С. Потемкина, генерал-губернатора Кавказа, заканчивался на следующей ноте: «А понеже из тех народов под названием чеченцев и кумык, никто не составляет настоящей нации, но каждое селение имеет своего владельца, свое управление с некоторою малою отличностию, то находя во множестве оных подробности маловажные, но общее основание нравов и одинаковой род жизни, то, описывая кабардинской народ, и подаю понятие и обо всех живущих в горах и у подошвы Кавказских гор»[520].

Вне всякого сомнения, московские купцы, чиновники и колонисты, встречавшие нехристиан в пограничных землях, обращали внимание на их отличия – разные прически, одежду, запахи, еду, брачные обычаи, образ жизни, язык, расовую принадлежность[521]. Однако правительство относилось ко всему этому с удивительным безразличием, считая, что все можно изменить, обратив местных жителей в христианство. Это отсутствие любопытства с лихвой возмещалось интересом властей к политической, экономической и религиозной классификации новых подданных России. По мере того как численность и значимость нехристиан в Российской империи возрастали, все более важным становилось описать их и создать их классификацию. Первую попытку всесторонней классификации подданных России предпринял ближе к концу XVIII века русский писатель и историк князь Михаил Щербатов. В своем трактате, вышедшем в 1776 году, князь Щербатов предложил разделить народы империи на шесть категорий в соответствии с их образом жизни, налогообложением, воинской повинностью и религиозной принадлежностью:

1. Русские и нехристиане, которые платят подушную подать и поставляют рекрутов.

2. Русские и нехристиане, которые платят налоги, но не поставляют рекрутов.