Степные рубежи России

Слово «миссия» не употреблялось, и даже первое миссионерское учреждение, созданное правительством в середине XVIII века, которому была поручена миссионерская деятельность в Среднем Поволжье, было названо Контора новокрещенских дел; само это название указывало на принадлежность учреждения к гражданской, а не к церковной бюрократии. Когда в 1744 году – редчайший случай – власти отправили миссию на Северный Кавказ вести проповедь среди осетин, эта недолговечная миссия получила название Осетинская комиссия. Лишь в XIX веке в России появился сам термин «миссия» и соответствующая ему концепция, указывавшая на возросшую миссионерскую сознательность и на признание властей, что дела миссионерские входят в прерогативу церкви, а не государственных ведомств[524].

Вместе с тем традиционная миссионерская деятельность была известна в Московии и до XIX века. История жизни святого Стефана – самый известный пример ранней попытки Москвы обратить в свою веру нехристиан. Эта история важна не только как один из немногих примеров ранней миссионерской деятельности Русской православной церкви, но и потому, что подход святого Стефана резко контрастировал с миссионерской работой церкви после 1550‐х годов.

Его житие, записанное вскоре после его смерти, начинается в 1380‐е годы, когда Стефан прибыл в Пермскую землю в предгорьях Уральских гор, будучи твердо настроен распространить христианскую веру среди местного языческого населения. Митрополит Московский и великий князь, впечатленные успехами Стефана, назначили его первым епископом Пермским. До самой своей смерти Стефан проповедовал христианство среди жителей Пермской земли. Он создал для них азбуку, перевел Писание с русского языка на местный и вел богослужения на этом языке[525]. В подобном подходе не было ничего особенного. В конце концов, Русь тоже получила алфавит от греческих монахов в X веке и вскоре после этого приняла христианство.

Но до стремительного взлета Москвы в 1550‐е годы такие попытки обращения язычников в христианство были редкостью. Лишь после того как Москва завоевала Казанскую и Астраханскую земли с их многочисленным нехристианским населением, сама идея крещения иноверцев получила всеобъемлющую помощь властей, проникшихся верой в Божественное предопределение России. Начиная с середины XVI века миссионеры должны были стушеваться и уступить дорогу интересам правительства, поскольку теперь им предстояло проповедовать в землях, уже завоеванных Москвой и находившихся под ее управлением.

Иван IV, торжествовавший победу над Казанью, выразил новый миссионерский дух Москвы, все более проникавшейся сознанием своей православной исключительности, лучше, чем кто-либо другой. В 1556 году в своем письме к Гурию, архиепископу новосозданного Казанского диоцеза, он отметил, что обращение язычников в православие – долг перед Богом, указав, что миссионеры должны «учитиже младенцы [язычников] нетолько читати и писати, но читаемое право разумевати, и да могут [и чтобы они могли] и инные научати и бусарманы»[526].

Но Москве приходилось постоянно смирять свой миссионерский пыл из политических соображений. Иван IV оправдывался перед Османской империей и крымскими татарами за вред, нанесенный мусульманам и исламской вере, и не раз отказывался от своих проектов, чтобы успокоить османского султана[527]. Играло свою роль и то, что Москва оставалась в зависимости от мусульманских элит завоеванных территорий. В своем письме ногайскому бию Исмаилу в 1563 году Иван IV объяснял, что не может избавиться от астраханских князей, потому что «мы государи крестьянские, а то люди бесерменские. И толко нам так учинити, что тех князей свести к себе, ино наше слово непрямо будет. И мы о том себе помыслим гораздо, как бы нашему слову порухи не было, нашеб слово прямо было, а виноватыеб в своей вине были, а астороханскиеб люди от того страху не розбежались, и не молвилиб выных землях иные люди: великой дей государь слово свое молвил, на своем слове не устоял. И то слово нашему имени не пригоже. Да и то слово молвят: Вера дей вере не друг. Христианской дей государь мусулманого того для изводит. ‹…› А и у нас в нашей земле много мусулманского закону людей нам служит, а живут по своему закону»[528].