Стерва

– У нее есть родинка.

Эйрин сосредотачивает свое внимание на мне.

– Что за… родинка? – догадываясь, о чем я, негромко спрашивает женщина, приподнимаясь с места.

Я вдруг понимаю, что она могла бы с легкостью поверить в мое вранье. Она уверяла бы себя, что Даниэль – дочь Бута, или кого-то другого, но не ее единственного сына. Держась за стол, Эйрин с трудом стоит на ногах.

– Родимое пятно. Как у Джереми, – медленно проговариваю я. – Оно есть у Даниэль.

– Я могу убедиться в правдивости твоих слов? – дрожащим голосом интересуется она.

Скрестив руки, я возражаю:

– Миссис Уолш, уже поздно, моя дочь спит.

Но та непреклонна.

– Могу убедиться или нет?

Тогда разгневанно вздохнув, я отталкиваюсь от шкафчика, направляясь в спальню. За спиной слышны ее шаги. Дверь в спальню Даниэль приоткрыта. Эйрин передвигается очень легко. Она становится на колени перед кроватью моей дочери – своей внучки. Перед тем, как ее пальцы касаются ее бархатной пижамы, я вижу, как Эйрин волнуется, дрожит. Она еще не отдает себе отчет в том, что ей дорога Даниэль, но я вижу со стороны, как она смотрит на нее. Она отодвигает край пижамы у шеи, и в тот момент закрывает рот ладонью. Я слышала, как она охнула. Важнее другое – я уяснила для себя, что Эйрин может ненавидеть меня, но Даниэль она ненавидеть не сможет.

***

Джереми

Окна в доме Макензи, как и в прошлый раз, не завешаны шторами, и, кажется, все осталось прежним с того момента, как я был здесь. Но одно точно изменилось. Его пикап не припаркован у подъездной дорожки. Он стоит вдоль тропинки, ведущей в лес, и завален багажом. Несколько чемоданов, одна большая картина, стопка книг, перевязанная лентой и футляр из-под гитары. Предполагаю, что в нем она и хранится. Я не спеша вылезаю из своей машины, и, поставив одну ногу на землю, другую все еще держу под сиденьем, разглядывая обстановку. Хлопаю дверцей лишь, когда появляется Брис на пороге. В своих руках он держит коробку с вещами. Прошло пару дней после нашей драки, и, естественно то, что он смотрит на меня презренно. Но Макензи застывает на несколько мгновений, потом же он, как ни в чем не бывало, продолжает складывать вещи в кузов пикапа. Я решаюсь подойти ближе, однако Брис даже не думает разговаривать со мной. У него снова синяк под глазом, а на носу у него бежевый пластырь – последствия нашего обоюдного бунта. Я сломал ему нос, но, по всей видимости, все не очень серьезно. Брис же рассек мне губу, поставил синяк на скуле и у линии подбородка. Ну, и у меня немного распух нос. В общем, ничего такого основательного, если не считать ушиб ребер. Я пришел сюда не мириться и не просить прощения, но я удивлен тем, что он, похоже, переезжает.

– Зачем ты приехал сюда? – недоброжелательно бросает он, снова разворачиваясь, чтобы зайти в дом.

Я говорю ему громко вслед:

– Я пришел не для того, чтобы извиниться.

Бриса это останавливает. Он топочется на месте, но спустя время все-таки оборачивается ко мне. Хлопает ладонями по бедрам, облаченным в синие джинсы, а потом упирается в бедра кулаками.

– Мне не трудно было догадаться, – с порога произносит он, целенаправленно изучая меня своими зелеными глазами.

На самом деле, у него очень редкий цвет глаз. Думаю, Кайе бы понравилось. А, если без шуток и ехидства, мне стоит думать только о том, почему я здесь и для чего.

– Ты помнишь, что ты сказал мне, когда нас с тобой удерживали, чтобы мы не прикончили друг друга? – смиренно спрашиваю я, подходя немного ближе.

Брис фыркает, становясь у колонны, возле которой начинается лестница, с которой можно спуститься вниз с крыльца.

– Я много чего тогда тебе говорил.

Протирая лицо рукой, я верю в то, что смогу держать себя в руках. И, правда, мы обменивались колкостями ежесекундно. Всего не упомнить, но я не очень хочу дублировать вслух слова, над которыми сейчас он может посмеяться. Мне боязно, что Макензи перевернет это в шутку.

– Ладно, – говорю себе под нос. А вскоре поднимаю голову, смело взглянув в глаза Брису. – Ты сказал, что Саманта любит меня. И ты выкрикивал это так, будто точно знал, о чем говоришь.

Парень самодовольно ухмыляется, скривив губы. По всей вероятности, ему просто нравится игра. Он проходит в дом вновь, выходит оттуда через целых четыре минуты. Я засекал время, поскольку постоянно поглядывал на часы. Закинув еще одну коробку в кузов, Брис выдавливает из себя, будто ему неприятно вспоминать это.

– Ну, да, – бормочет он, склонившись над авто. – Было дело. Сэм напилась с девчонками, еще задолго до твоего приезда из Испании. Я вез ее домой, я должен был слушать, как она исповедуется мне о своей любви к тебе, – Макензи вспоминает это с раздражением. – Она смеялась, потом плакала, потом снова смеялась. Но даже тогда она ни разу не упомянула тебя, как папу своей дочери. Я думаю, она в какой-то мере осознавала, кому и что рассказывает. И от этого, – приподняв брови, Брис прикусывает верхнюю губу, – еще больнее.