Стежки, дороги, простор

Большое впечатление произвела на меня коллекция бабочек. Особенно голубые, большущие, как две взрослые развернутые ладони. Как же красиво они выглядели дома, в тропиках, над травой!

Что-то очаровательное, не совсем осознанное — о красоте жизни, красоте сказочного полета фантазии, которая не так уж высоко подымается над действительностью.

***

Расстрогал меня, и не только меня, молодой чуваш, который много и очень охотно рассказывал нам о своем народе, своей республике, своей «будущей Венеции», какой Чебоксары станут «в недалеком будущем», когда в нижние кварталы города вклинятся заводи нового, «самого большого на Волге» водохранилища... Так и надо любить свое!

Трогательная бедность и, кажется, доброта. Женщина уступили мне место в автобусе, и еле я весело отказался. Мужчина, у которого спросил, где лучше выйти, очень доброжелательно поговорил со мною. Мерные онучи до колен - у деревенских теток, что ходят по городу в знаменитых чувашских лаптях, огромные короба за плечами. Как же здесь не расчувствоватьсч от наивной, детской радости зкскурсовода, того самого паренька, который так доволен, что его народ идет в лучшее завтра? На каждом перекрестке давал он нам новую главу своей истории, надежно цепляясь за каждый повод, даже за то, что Екатерина Великая «в этом вот доме ела нашу стерлядь и очень ее похвалила»...

***

Правым, теневым бортом идем близко от крутого берега, слоено-разноцветного снизу, зеленого — выше. Татарского.

Слева, на востоке, сверкающее множество воды.

Идя с теневой стороны палубы к борту, попал под упругий солнечный ветер и, как тот горьковский рыбак, захотел помолиться кому-то великому: дай мне еще пожить, и я что-нибудь напишу, нужное и хорошее!..

Позавчера был Горький. Город куда более величественный и красивый, чем представлялось. Хорошо, что узнаю Россию. Хоть и поздновато немного. Хорошо, что сын узнает ее,— может, и не рановато: столько впечатлений на одиннадцать лет?..

«Домик Каширина». Сундук под маятником больших настенных часов. Место, где спал маленький Алеша. Подумалось там: а где же выводятся, откуда вылетают в свет буревестники?.. Вспомнилось почему-то множество ласточкиных гнезд на веранде речного вокзала в Химках.

И голубь над черными могучими воротами шлюза; серый голубь с соломинкой в клюве, который нашел там где-то, за верхним карнизом ворот, в углу, свой единственный в мире приют.

***

Впервые так рано вышел на палубу — в четыре ноль-ноль. Но уже застал нескольких... просто любителей красоты, не заинтересованных профессионально.

Справа по борту — Жигули. Покрытые лесом горбы, потянутые ранней дымкой. Левей нашего курса — солнце.

Сижу в музыкальном салоне: драится палуба, да и ветрено.

На реке — рыбацкие лодочки, буксиры тянут или толкают медленные от видимой или невидимой тяжести баржи. Перед нашей «Кубанью» разминаются два белых, чистеньких теплохода. Тихие, полные спящих людей.

Фотографировать не хочется, как и раньше. Не передам я так всю такую вот красоту...

Вчера — высокий настрой в доме, в городе детства и юности Ленина. Чистый, скромный, завидный аристократизм быта и духа, и очень русский и общечеловеческий. На столике Марии Александровны лежат тома Шиллера — в оригинале. Европа в родном доме. Не удивительно, что он, Владимир Ильич, чувствовал себя человеком человечества.

...Наша «Кубань» остановилась у танкера около берега, заправляется. Тихонько помурлыкивает внизу машинное отделение. Слыхать жигулевских петухов — из сонного поселка под горой.

Легче всего сказать: «Я не нахожу слов...» Гора за окном, за водой, за поселком — будто огромная зеленая люстра, широким дном опущенная на возвышение, утыканная коричнево-зелеными свечами сосен, между которыми разлита зелень лиственного, как отсюда кажется, подлеска. Подобие не очень близкое особенно потому, что соседние горы совсем не напоминают опущенной люстры, а свечами утыканы тоже... Слов не нахожу, а надо.

Над горами — низкое небо, мелко замощено серыми кудлатыми тучками, изредка продырявленными голубизной.

Горы будто застыли: не плывут назад, ждут, пока мы заправимся.

Хмурое утро. Стоянка на равнинном и зеленом бере,

От большой воды по уже сухой после недавнего дождя траве пошли мы сначала в лесок, оттуда в степь, по стежкам в траве некошеной, вдоль очаровательных волжских стариц. Спокойная вода в камышах и аире, пропасть подорожника и каких-то колючих серо-фиолетовых, даже потянутых дымчатостью цветов, будто не земных, а с какой-то другой планеты. Дубы. Засохшие деревья на берегу стариц. Мягко-серое, низкое небо.

Погода такая, когда работается хорошо, особенно полазив по воде, по болоту, а потом — присев к чистой бумаге, с душой, полной покоя и благодарности.

Скоро Саратов.

***

Проснулся, глянул в окно — та же самая Волга: вода, и солнце, и зеленый берег... Уже не впечатляет так, как сначала. И естественно это.

А все же еще по-прежнему приятно смотреть на течение и на зелень...