Стежки, дороги, простор

На днях я случайно встретил его на автобусном вокзале: дед собрался в родной городок осмотреть родительские могилы. С кошелкой в руке, в бессмертной кепочке, с усмешкой, что не пропала в библейской бороде. Постояли мы, ожидая его автобуса, поговорили. К стоянке один за другим подходили автобусы: наберет пассажиров — пошел, через некоторое время подходит следующий. И все не наш. То Клецк, то Новогрудок, то Несвиж... Хоть внешне и не заметно, а беспокоимся. И он, и я. Потому что уже и смеркается. Еще один автобус!.. А, чтоб тебя — опять не наш, ивенецкий!

Дедок засмеялся. Без малейшей связи с очень серьезной темой нашего разговора.

— Когда-то на окраине этого самого Ивенца,— начал он,— стоял святой на горочке. Фигура из дерева, внизу насажена на шпенек. Это еще до той, до царской войны. Студенты... Может, из Молодечненской учительской семинарии? Молодые люди всегда были веселые. И думали некоторые. Словом, взяли они ночью да повернули того святого на шпеньке задом к городу. И написали на этой самой: «С... я на ваш Ивенец! Пойду в Воложин». Ха-ха-ха!..

Дед кончает восьмой десяток. Хорошо и в старости быть молодым!

1969

«У НАС В ГОРАХ...»

Как-то на Волге, сидя под вечер на палубе, заспорили с другом, что́ лучше — такое вот шумноватое да суетливое туристское путешествие или засесть с удочками над тихой речкой, хоть с месяц на одном месте...

Записываю перед сном:

В самолете или в вертолете, на бреющем обмотал бы, кажется, всю Землю не раз и не два, во всех направлениях.

Как мама когда-то наматывала клубок.

Тогда казалось: такой большу-у-у-щий!..

***

С утра пораньше ходил по тихому еще Еревану, солнечному, свежему от тени и воды, и говорил сам себе, что рановато, пожалуй, умиляться, однако же и радостно узнавать еще одну страну, еще один народ. Только бы сохранять ясность головы и не размениваться на мелочи — на праздниках это надо помнить.

Сижу в сквере, где вместо цветов пропасть малых и маленьких фонтанчиков — серебряные, говорливые щетки воды, длиннющие и одна за другой. То низенько журчат фонтанчики, то вот начали бурливо расти, подыматься. Цветы растут так быстро, дружно только в сказках, по велению невидимого волшебника. Победная песня воды, она особенно по душе в том краю, где ее мало, где за на как за жизнь, борются извечно.

Что мало здесь ее, так думалось еще до встречи с фонтанами, когда смотрел из окна самолета на бурые голые горы.

...Исторический музей.

Древность культуры не должна смущать: «Ат, что ты ни делай — нет ничего нового!.. Она должна радовать. Только надо найти свое место, место своему слову, в судьбе своего народа и вместе с тем в судьбе всего человечества. Настоящее не гибнет. Величие истории зовет и гонит к скромности, а боится его, этого величия, только пустой человек.

Вот этот не боится. Смотри, как он, наш черный быстроглазый гид, уверенно, убежденно говорит, черпает из бездны родного прошлого, щедро дает нам напиться:

— Когда народ угнетен чужаками, тогда начинается борьба за сохранение родной культуры. Мастер мастеру передает, и она...

Завидую тебе, незнакомый товарищ!..

...Не надо стыдиться, что на чужом языке ты говоришь с родным акцентом.

У девушки или молодой женщины, которая водила нас по музею Хачатура Абовяна, этот родной акцент звучал очень мило. И напрасно она стыдливо оправдывалась перед началом экскурсии, о чем я ей после, когда мы расставались, сказал. Это же не невежество, а сильные корни родного, чего нам, белорусам, не хватает в сравнении еще вот и с армянами.

...Богатство, роскошь не прибавляют талантливым людям обаяния.

Это почувствовалось в городском Доме-музее Аветика Исаакяна, куда мы приехали из деревни Абовяна Канакер, из его прохладного каменно-земляного домика, где не экзотика трогает, а бедность, простота, жизнь — одна с народом.

***

Вчера на туманяновском пленуме несколько раз за день, да на самом высоком трибунном уровне, с государственными деятелями, полководцами, академиками и зарубежными гостями в президиуме, повторялась так себе сказочка про собаку и кота, история с несшитой шапкой.

Глядя на портрет юбиляра справа и выше над сценой, на его умную, добрую улыбку, думалось, что и я мог бы в зале поднять руку, выйти на трибуну и рассказать нашему литературному и читательскому интернационалу, какое счастье эта сказка, написанная когда-то семнадцатилетним поповичем, дала еще одному мальчику и еще одному отцу. В Белоруссии, на которую он, тот деревенский попович, может, и не рассчитывал...

Судьба настоящей литературы.

***

Кончается сентябрь, а жарища — по-летнему — с самого утра.

Были на горе Эребуни, у раскопанных остатков святыни Халда.

После тихо стояли на другой возвышенности над Ереваном. У величественного памятника жертвам геноцида — турецких зверств в 1915 году...